Зинаида Шишова - Великое плавание
На оставленной в Гран-Канарии «Пинте» ремонт мало продвигался вперед, пока адмирал, вернувшись на Канарию, не понудил местных плотников и конопатчиков живее приняться за дело. Если бы я не видел этого собственными глазами, я никогда не поверил бы, что господин может сам строгать доски или ладить паруса. Дело в том, что остановкой в Гран-Канарии воспользовались и для того, чтобы сменить наконец паруса на «Нинье».
На Гомеру адмирал возвратился 2 сентября с уже приведенными в порядок «Ниньей» и «Пинтой».
6 сентября все три судна нашей маленькой флотилии вышли из гавани в Гомере. В этот же день нам повстречался испанский корабль, идущий с острова Ферро, куда мы направлялись. Капитан его предупредил господина, что неподалеку от Ферро нас ожидает засада из трех португальских кораблей. Замышляют они, как видно, что-то недоброе.
Господин ответил, что ничто не может его заставить уклониться с намеченного пути, и только уговоры братьев Пинсонов принудили его избежать этой неприятной встречи.
Адмирал когда-то предлагал свои услуги Португалии, еще раньше, чем испанцам. Король Жуан II, затянув тогда переговоры об экспедиции, тайком снарядил три судна, которые направились на запад. Но бог наказал португальцев за вероломство и послал им в пути такие ужасы, что они должны были вернуться.
Эта неприятная встреча так занимала людей нашей команды, что у нас только и было разговоров, что о ней. Приятно было слышать, что испанцы отдают должное храбрости и непреклонности адмирала.
— Я плавал на Азоры, — сказал матрос Бастидас, — и своими глазами видел лодку, выдолбленную из цельного дерева, которую прибило туда морским течением откуда-то с запада. Уже несколько лет я слышу, что где-то неподалеку на запад от Азоров находятся неведомые острова, но до господина адмирала никто не решился туда добраться.
— Слуга губернатора, — сказал Хуан Роса, — на Канарских островах тоже показывал мне такую лодку. Ее прибило морским течением три года назад.
— Жаль, что там не сидел живой индиец, — сказал Орниччо, — мы бы его расспросили подробно, пьют ли в Индии вино, потому что вот Хоакин Рогида беспокоится, что к концу плавания мы останемся без своей ежедневной порции.
— Я видел эту лодку, — сказал я, — но разве она похожа на те прекрасные индийские лодки с навесами для господ и отделениями для гребцов, которые описывают путешественники?
Орниччо, не отвечая, за плечи повернул меня к кучке матросов, которые, казалось, ждали нас.
— Сегодня твоя очередь занимать экипаж рассказом, — сказал он. — Сообщи им все, что ты вычитал в книгах об Индии и Катае, о храмах и лодках, и о городе с тысячей мостов, и о городе с золотыми крышами. Соедини вымыслы Мандевилля[42] с рассказом Марко Поло, и друзья наши поверят, что ты лучший рассказчик на земле.
Матросы действительно уже давно поджидали нас, но со свойственной испанцам вежливостью не вмешивались в нашу беседу.
Я не воспользовался советом Орниччо, так как не хотел дурачить этих добрых людей, а решился рассказать, может быть, менее занимательное, но зато истинное происшествие из своей жизни.
В те времена, когда происходило описываемое мной, я был еще крошкой и поэтому передаю все исключительно со слов матери.
Случилось, что в наших местах прошла гнилая лихорадка, которая скосила почти половину населения. Моя мать ежедневно ставила свечи святой деве из Анастаджо, чтобы лихорадка миновала наш дом, но все-таки я заболел. В деревне уже не было ни лекаря, ни священника — обоих давно снесли на кладбище. Я лежал без всякой помощи. Отец и мать, стоя на коленях у постели, молились о моем выздоровлении.
В эту минуту в дверь постучали. Когда мать вышла, она увидала прокаженного. С холщовым мешком на голове и с колокольчиком в руке он стоял у нашего порога.
Мать с криком бросилась от него в дом.
— Жена моя, — сказал отец, — может быть, это господь бог хочет испытать нас, — и вышел к несчастному.
Оказалось, что мальчишки разбили камнями ему ногу, и он был лишен возможности продолжать свой путь.
Мать собственноручно омыла и перевязала ему раны, накормила его и наполнила его суму провизией. В благодарность за это бедняга, который раньше был цирюльником, научил ее, как пустить мне кровь. После этого у меня немного спал жар.
Когда несчастный, благословляя наш дом, ушел по направлению к лесу, мать сказала отцу:
— Я пойду спать в сарай, где раньше стояла корова. Когда ты заметишь у меня признаки этой болезни, положи мне в котомку хлеба и сыра, дай палку и колокольчик и выпроводи на дорогу. Но, может быть, господь не забудет доброе дело, и дитя наше выздоровеет.
Через два дня я, уже совершенно здоровый, бегал по улицам. И никто из моих родных не заболел проказой.
Наши односельчане, узнав о происшедшем, хотели изгнать моих родителей из Анастаджо, но уважение к моему отцу было так велико, что в конце концов их оставили в деревне, положившись на волю божью. И оба они не заразились. Отец мой расшибся насмерть, упав во время работы с крыши колокольни, а мать спустя несколько лет умерла от грудной жабы.
Однако до смерти матери с ней произошел еще один случай. Когда мне было десять лет, а отца моего уже не было в живых, мимо нашей деревни проносили рыцаря, заболевшего проказой. Его несли четверо слуг, носы и рты которых были завязаны тряпками, пропитанными уксусом. Впереди на лошади ехал человек, день и ночь бивший в колокол, и все жители, заслышав этот зловещий звон, прятались по домам.
Мать моя отправилась к носилкам, переменила на больном бинты и обмыла его тело. Сделала она это не для того, чтобы искушать господа, а в память о моем чудесном избавлении.
Она рассказывала, что болезнь совершенно не повредила прекрасного лица рыцаря, но так разъела его конечности, что, когда он сгибал руку, мясо расходилось на локте и была видна кость.
Моя мать прикасалась к несчастному, но бог вторично спас ее, и она не заболела.
Все выслушали мой рассказ с интересом, ни разу не перебив меня, и один только Хуан Яньес, прозванный Кротом, остался им недоволен.
— К чему ты рассказал эту ерунду, — спросил он, — и кого ты хочешь одурачить этим рассказом? Где это видано, чтобы прикасаться к прокаженному и не заболеть? Синьор Марио вмешался в наш спор.
— Нет, Яньес, это вполне возможно, — сказал он. — Есть люди, невосприимчивые к известного рода болезням. Я знал женщину, которая ухаживала за мужем, заболевшим чумой. Она ела с ним из одной посуды и все-таки осталась жива и здорова.
— Случается ли, синьор Марио, чтобы от родителей такая невосприимчивость к заразе передавалась и детям? — с интересом спросил Орниччо.
