Газда - Александр Евгениевич Владыкин
– Ты, что, тоже чукча?
– С чего ты взял?
– А, я думал, что только чукчей в армию не берут?
– Я еврей.
– А евреи, это кто такие?
Мне впервые в жизни встретился человек, который ничего не знал о существовании евреев. Я промолчал. Но этот Ванька был, как банный лист, он специально в Одессу прилетел, чтобы его в армию забрали. Но опять облом.
– Если бы я был такой длинный, как ты, то давно бы был в войсках, а из-за моего роста мне с армией, и с девушками, не везёт.
Он меня и потянул к военкому. У каждого, свои проблемы: в Одессе, в моём кругу, служба в армии не приветствовалась, наоборот, пытались её избежать, пройти заочно. Но в семье сложилось такое положение: сестра сразу в две школы пошла, в обычную и музыкальную, а мать ещё на пол ставки. Здоровье у матери стало сдавать, и всё бы ничего, но я случайно подслушал её разговор с подругой: она жаловалась, что Боня вырос, а талантов никаких нет, может быть, если бы не погиб отец на съёмках, всё было бы иначе? Из разговора я впервые услышал про то, что у меня был отец и ещё жива его мать (то есть моя бабушка), которая нас не признаёт, и, косвенно, обвиняет мою маму в гибели своего сына. Мама жаловалась, что ей тяжело прокормить подросшее семейство. Бабушка жила в Москве. Ну, это потом. Я её всё же увидел, совсем при других обстоятельствах и совсем не в Москве.
Военком листал наши дела, сверялся в заключениях медицинской комиссии. Потом меня просил подождать за дверью, о чём они говорили с Ванькой, для меня в тот миг являлось секретом. Ванька уже в армии признался, что военком подговорил его к подлогу и поспособствовал замене утерянных документов, с единственным исправлением – везде, в графе национальность было – русский. Ванька вылетел, как на крыльях. Со мной тоже был не долгий разговор.
– Впервые вижу еврея, который рвётся в армию!
Военком, оказывается, был знаком с моим отцом, кое где надавил, кое кого, просто поблагодарил, и через два дня мы с Ваньком были на опорном пункте. Нас призвали в «дикую дивизию» – в стройбат. Здесь мне понадобилось умение драться, приходилось стоять за себя и за «малыша», как прозвали Ваньку в подразделении. Я был Шпалой. Войска, хоть не железнодорожные, но этих шпал я натаскался за год – на пол союза хватит. Четыре шпалы красовались на моих погонах, по две на каждом. Говорят, армия научит, армия воспитает… не верьте, армия может сделать вас только хуже, тупее и опасней. Я перестал чувствовать жалость к сослуживцам, вообще, ко всем людям, я, как зверь, требовал только исполнения приказа своими подчинёнными. Я знал, что «Шпалу» не любили в подразделении, один Ванька считал меня своим другом. Мой простодушный и бесхитростный чукча. Ванька даже в армии скрывал национальность и никто, кроме меня не знал, где он родился и при каких обстоятельствах попал в армию. Мы погибли через полгода, не дожив до дембеля, на крыше атомного реактора в Чернобыле. Больше Ваньку я никогда не видел, не знаю даже, где похоронен. Это был первый и единственный друг за всю мою первую беспутную жизнь. В новых документах я взял его фамилию и отчество, оставив себе только своё имя. Мне посоветовала это моя покойная бабушка, невольно принявшая участие в моей дальнейшей судьбе. Чтобы ни у кого, никогда не возникло вопросов. Я родился, в прямом смысле, во второй раз, именно её стараниями. Я знал, что мама с Верой уехали в Америку, почти сразу, после моих похорон. Вера впитала в себя все еврейские таланты, она тоже изменила фамилию, а может быть, так было надо, я не знал, и специально не интересовался. Никто не ведает, как оказался саркофаг с моим телом в Москве, и кто похоронен вместо меня в Одессе. Тогда, в восемьдесят шестом году была такая неразбериха. Бабушка была начальником лаборатории, я не буду перечислять все её достижения и регалии, но одно то, что лаборатория находилась при союзном управлении КГБ, уже многое о чём говорило. Бабушке сердце подсказало, когда она выбирала материал для исследований, поступивший из Чернобыля. Документов не было, материал был свежим, дозиметры срабатывали за версту. Эти военные были пропитаны радиацией, их никто не вскрывал…, а зачем? Мне, наверное, впервые повезло – после смерти. То, что за материалом пришла, именно моя бабушка – доктор наук, а не её ассистенты, и то, что мы всё-таки побывали в каком-то из военных моргов, где каждому погибшему на большой палец левой ноги повесили бирки – С полными инициалами, и год рождения, и дата смерти. Каждого солдата представили к награде, но это было потом. Я никогда не был на одесском кладбище, не видел своей могилы, в этом что-то было сверхчеловеческое, мистическое. Вся жизнь моя, после воскрешения была сверхчеловеческой и мистической. Может бабушка и права, лучше жить под чужой личиной, но жить. Я, изредка заглядывал в интернет, блогеры делали вбросы в раздел новостей:
– В Одессе вандалы разрушили памятники героям чернобыльцам.
На разбитых плитах кто-то губной помадой написал:
– «Смерть клятым москалям!»
Я уже задумался:
– А, может было бы лучше, если бы мы тогда не вмешались? И Ванька был бы жив…, и «на алюминиевом поле росли бы железные огурцы». Нет, лучше бы не было. А так, мы мертвы, а с мёртвыми легче воевать. Но не всегда! Просто, не было приказа, вы ещё не знаете про ярость мёртвых. Зомби – это сказочки для фантастов и сценаристов, по сравнению с подразделениями пятого апокалипсиса. Ах, вы ничего не знаете о предыдущих четырёх? Это ваша проблема. Проблема того, что вам закачали в мозг. Но пока эти спец. войска в стадии разработки, лабораторные эксперименты. Но они есть.
После развала СССР, началась большая неразбериха. КГБ и лаборатории закрыли, исследуемый материал подлежал уничтожению, за этим следили светила науки Америки. Бабушка меня выкрала из лаборатории, до моего полного созревания оставался ровно месяц. Потом
