Эрик Люндквист - Люди в джунглях
Тесное общение с простым трудовым народом Индонезии приводит Э. Люндквиста к тому, что он восстает против «неумного и близорукого в своей основе воззрения», отрицающего равноценность цветных и белых людей (стр. 142). Автор убедительно и страстно доказывает, что подлинно человеческие чувства и черты, такие, как доброта, честность, смелость, смекалка и т. п. — достояние не только «цивилизованных стран» Запада и «белых» людей, а равно присущи и народам Индонезии, на какой бы стадии развития они ни находились.
Следует отметить, что именно в этом вопросе проявилась также и непрочность материалистических воззрений автора. Так, он пишет: «Расовые предрассудки — одна из наиболее отвратительных цепей, которыми глупость сковала человечество» (стр. 142, подчеркнуто мною. — Н. С.).
Здесь мы видим элементы утопических воззрений Оуэна, который основную причину общественного зла видел в невежестве («глупости») людей, а не в материальных условиях их жизни. Игнорирование Люндквистом материальных условий как основы, на которой вырастают, в частности, идеологические воззрения и формируются психологические особенности людей, приводит к весьма парадоксальному факту: доказывая, с одной стороны, что все люди «сделаны из одного теста» и горячо ратуя за их равноправие, автор, с другой стороны, возводит между ними национальные и географические перегородки. Он пишет, например: «Из-за того, что индонезийцы — люди сердца, а мы, жители Запада, — люди рассудка, нам часто трудно понимать друг друга. За нашими поступками стоят разные побуждения» (стр. 143–144). Противопоставив «сердце» «разуму», автор продолжает: «Индонезийцам чужд наш холодный расчет, погоня за материальными благами, беззастенчивое попирание друг друга, борьба из-за куска хлеба, из-за славы, распри из-за пустых фраз. Они не могут понять нашу эгоистическую, волчью натуру, так же как нас удивляет способность восточного человека все бросить, всем пожертвовать ради прихоти, ради внезапного порыва» (стр. 144). В результате такого хода рассуждений автор приходит к выводу, что «Восток останется Востоком, Запад — Западом. Пока мы не обретем свое сердце. Или пока восточный человек не превратится в рассудительного умника, — дай бог, чтобы этого никогда не случилось, иначе кто научит нас жить? Нас, рабов западного общества с его господством машин?» (там же, подчеркнуто мною. — Н. С.).
Разумеется, мы не собираемся игнорировать существование этнических и национальных особенностей у отдельных народов, различие их обычаев и т. п. Но безусловно необходимо выделять те признаки и черты, которые не являются специфическими для данного народа, а встречаются у самых различных народов, когда они достигнут определенной ступени общественного развития. Индонезийцам непонятен «наш» (т. е. капиталистический) холодный расчет и «наша» (опять же свойственная капитализму) борьба из-за куска хлеба не потому, что индонезийцы добрые, сердечные люди, а потому, что они находились в то время на докапиталистической или, в лучшем случае, раннекапиталистической стадии развития и только еще втягивались империализмом в капиталистическое развитие. Капитализм не успел «дисциплинировать» (с помощью голода и нужды) индонезийцев, отсюда и те «прихоти» и «порывы», о которых пишет автор.
Рассуждая о сердечности людей Востока и черствости людей Запада, автор переносит черты типичных представителей определенного класса на людей вообще, на нацию или расу в целом. Однако примечательно, что даже некоторые приводимые им самим факты опровергают его теорию. Можно сослаться, например, на выведенный в книге образ объездчика Джаина. Джаин — минангкабау. Это одна из народностей Индонезии, у которых капиталистические товарные отношения получили сравнительно большое развитие к тому времени, о котором повествуется в книге. Знакомство с капиталистическими отношениями весьма явственно сказывается на характере Джаина: он более чем «рассудителен», черств, постоянно озабочен мыслями о куске хлеба и с презрением относится к своим «беззаботным» собратьям других народностей. Именно он подает автору советы относительно того, как удержать в лагере лесорубов. «Сделаем так, чтобы они могли проигрывать свои деньги, — уговаривал он, — тогда они останутся и будут работать, сколько угодно» (стр. 29). В другом случае он рекомендует «привязать» китайцев-лесорубов «самой надежной и прочной цепью: опиумом» (стр. 31). Нетрудно попять, что «холодная рассудительность» и «черствость» не являются специфическим признаком какой-либо одной нации или расы.
С другой стороны, автор приводит образы европейцев — «людей сердца», в частности Рольфа Бломберга. Правда, Люндквист тут же оговаривается, что эти люди, у которых «сердце довлеет над разумом», составляют «исключение». И они — действительно исключение, но не среди европейцев вообще, а среди тех европейцев, которые представляют в Индонезии иностранный капитал и его компании. В этом смысле и сам автор — исключение, так же как исключением были Альберт Швейцер, его супруга и их коллеги, отправившиеся в далекую колониальную страну в Африке и основавшие свою знаменитую больницу для местного населения в Ламбарене.
Симпатии к местному населению и переживания, связанные с неминуемым закабалением его иностранным капиталом, невольно переходит у Люндквиста в некоторую идеализацию первобытнообщинных отношений, в некий «романтизм джунглей». «Счастье в том, — пишет автор, — чтобы жить по законам джунглей. Охотиться до изнеможения, наедаться досыта, дружить с цветами и животными. Засыпать без мыслей и забот…
Философия джунглей необременительна» (стр. 141).
Этот мотив проскальзывает и в предисловии автора к настоящему изданию, где утверждается, что «жизнь малайцев в их хижинах куда более насыщенна и интересна, чем жизнь белых в их каменных домах» (стр. 14).
Но почему же Люндквист считает индонезийцев «более счастливыми» людьми? Потому что они свободны, — отвечает автор: «…Они по-настоящему свободные люди. Не такие, как мы в Швеции, привыкшие петь о нашей вековой свободе… Разве может быть свободной личность в цивилизованном обществе?» (стр. 27).
Отметим пока только, что автор в данном случае полностью абстрагируется от такого немаловажного реального факта, что «свободные» индонезийцы находились в описываемый период в колониальном подчинении у «цивилизованного общества», и посмотрим, в чем заключается эта «свобода».
Вот, например, характерное заключение Люндквиста, знавшего, что лесорубы проигрывают в кости и карты заработанные тяжким трудом деньги. «Разве я могу помешать им — они же свободные люди!» — восклицает он (стр. 26). Итак, у лесорубов есть «свобода» проигрывать свои трудовые деньги. Но автор упускает из виду, что для того, чтобы проигрывать, нужно предварительно закабалиться и потрудиться на компанию. Иначе ведь не будет возможности пользоваться этой «свободой»!
