Жюль Верн - Возвращение на родину
— И если ты решительно настроен следовать за мной, ты далеко пойдешь!
— Я буду следовать с барабанным боем и зажженным фитилем!
— Но я собираюсь покинуть Ла-ферский полк и отплыть на корабле. Тебя не страшит море?
— Ничуть.
— Это хорошо. Тебе предстоит его переплыть. Знаешь ли ты, что там, за морем, сражаются[15], чтобы прогнать из Америки англичан?
— А что такое — Америка? — Я и вправду никогда ничего не слыхал об Америке.
— Такая страна у черта на куличках, — ответил капитан де Линуа, — страна, которая борется за независимость! Именно там два года назад заставил говорить о себе генерал Лафайет[16]. И еще в прошлом году Людовик Шестнадцатый обещал ему военное содействие, пожелав прийти американцам на помощь. Сейчас туда должны отправиться граф Рошамбо[17] с адмиралом де Грассом[18] и шеститысячным войском. Я планирую отплыть с ним на пароходе в Новый Свет. Желаешь сопровождать меня? Тогда поедем вместе освобождать Америку!
«Поедем освобождать Америку!» Вот так, без лишних проволочек, я попал в экспедиционный корпус графа Рошамбо, высадившегося в 1780 году в Ньюпорте. Три года вдали от Франции… Я видел генерала Вашингтона[19] — гиганта ростом пять футов одиннадцать дюймов. Ноги, руки — как у великана! Он был в голубом мундире с замшевыми отворотами, с черной кокардой. Видел я и знаменитого моряка Поля Джонса[20] на борту «Добряка Ришара». И генерала Энтони Вайна, прозванного Бешеным. Я сражался во многих боях. Помню, как осенил себя перед первым выстрелом крестным знамением… Участвовал в сражении при Йорктауне[21], в Вирджинии, где наголову разбитый лорд Корнуоллис[22] и сдался Вашингтону. Я возвратился во Францию в 1783 году. С какими достижениями? Я не получил в боях ни единой царапины, но остался простым солдатом, как и прежде. Что вы хотите от не умеющего читать!
Граф де Линуа вернулся из Америки вместе со всеми. Он хотел зачислить меня в Ла-ферский полк, где сам собирался продолжить службу. Но меня вдруг потянуло в кавалерию: с детства любил лошадей. Однако, чтобы получить чин офицера кавалерии, мне понадобится подняться на множество ступеней.
Я прекрасно знаю, что у пехотинцев очень завидная и выигрышная форма — напудренная косица, голубиные крылья и белые кожаные ремни крест-накрест на груди. Да что там говорить? Лошадь она есть лошадь, и, поразмыслив как следует, я обнаружил в себе призвание кавалериста.
Итак, поблагодарив графа де Линуа, порекомендовавшего меня своему другу полковнику де Лостанжу, я поступил на службу в Королевский пикардийский полк.
Я очень его люблю, свой замечательный полк, и да простят мне, если я буду говорить о нем с нежностью, быть может, смешной! Я сделал в этом полку почти всю свою военную карьеру, меня ценили начальники. В чем-чем, а в благоволении их ко мне я не испытывал недостатка, они буквально тянули меня за уши, как говорят у нас в деревне.
Кстати, через несколько лет, в 1792 году, Ла-ферскому полку судьбою было суждено повести себя столь странно в отношении австрийского генерала Болье[23], что я никак не могу сожалеть о своем уходе из него. Больше я говорить об этом не буду.
Итак, возвращусь к Королевскому пикардийскому. Невозможно было найти ничего великолепнее. Он сделался моей семьей, вплоть до его расформирования. Я был там счастлив. Высвистывал все его уставные сигналы и позывные, ибо у меня была дурная привычка — постоянно свистеть сквозь зубы. Но мне это сходило с рук, вы же понимаете.
За восемь лет службы в полку я только и делал, что перебирался из одного гарнизона в другой. Мне ни разу не представилось случая вступить в перестрелку с неприятелем. Да! Есть своя прелесть в походной жизни, когда не приходится рисковать головой. И потом, познакомиться с новыми местами совсем неплохо для дремучего парня из Пикардии, а я таким и был. После Америки, прежде чем пройти семимильными шагами через всю Европу, не мешало познать и собственную страну. В 1785 году мы стояли гарнизоном в Саррлуи[24], в 1788 и 1791 годах — в Анжере, в 1792 году — в Бретани, Жосслене, Понтиви, Плоермеле и Нанте под началом полковников Серр де Гра, де Варднера, де Лостенда и Ла Рока, а в 1793 году — Ле Конта.
Однако я забыл сказать, что по закону, вступившему в силу 1 января 1791 года и видоизменившему структуру армии, Королевский пикардийский полк стал 20-м линейным кавалерийским. Такая организация просуществовала до 1803 года. Тем не менее полк не утратил своего прежнего наименования. Он остался Королевским пикардийским, хотя уже несколько лет, как во Франции больше не было короля.
Именно при полковнике Серр де Гра меня произвели в капралы[25], к величайшему моему удовольствию. При де Варднере парень из Пикардии стал сержантом[26], — счастье, да и только! Я имел тогда на своем счету тринадцать лет службы, одну кампанию и ни одного ранения. Всякий согласится: неплохое продвижение по службе! Однако выше я подняться не мог, так как, повторяю, не умел ни читать, ни писать. К тому же я постоянно насвистывал, а унтер-офицеру мало пристало состязаться с дроздами.
Сержант Наталис Дельпьер! Разве тут нечем похвастать и погордиться? А потому я хранил в душе глубокую признательность полковнику де Варднеру, несмотря на его грубость и любовь к крепкому словцу! В день производства в сержанты эскадронные[27] солдаты расстреляли мой солдатский ранец, а я нашил на обшлага мундира галуны[28], которым, увы, никогда не суждено было дойти до локтя.
Мы стояли гарнизоном в Шарлевиле[29], когда я попросил и получил положенный мне двухмесячный отпуск. Вот историю этого отпуска я как раз и хочу изложить вам во всех подробностях, на что имеются свои причины.
С тех пор как я вышел в отставку, в Гратпанше по вечерам мне часто приходилось рассказывать о военных походах. Мои деревенские друзья или понимали все шиворот-навыворот, или не понимали ничего вовсе. То один заявлял, что я находился справа, когда я был слева, то другой утверждал, что я был слева, когда я находился справа. И тогда, между двумя стаканами сидра[30] или двумя чашками кофе, возникали нескончаемые споры. Особенно не могли прийти ни к какому согласию относительно того, что произошло со мной во время пребывания в Германии. Но поскольку я освоил грамоту, то решил сам взяться за перо и рассказать историю этого своего отпуска. Вот таким образом я и взялся за свои записки, хотя мне сейчас семьдесят лет. Но память у меня хорошая, и, когда я мысленно переношусь назад, в прошлое, я вспоминаю все достаточно четко. Так что этот рассказ я посвящаю своим друзьям из Гратпанша — Тернизьенам, Беттембо, Ирондахам, Пуантеферам, Кенненам и многим другим и надеюсь, что они не будут более спорить на мой счет.
