Елена Серебровская - От полюса к полюсу
Вскоре на льдине появилась и подруга Ропака, собачонка Майна, принесшая в положенное
время четверых милых щенков. Она умудрилась дать им жизнь при пятидесятиградусном
холоде. И люди, перегруженные в те дни срочной перебазировкой лагеря, нашли все-таки
время и устроили для семьи Ропака теплый домишко. Сам Михаил Михайлович
привязался к Ропаку столь сильно, что взял его к себе домой в Ленинград. Правда, через
полгода Сомов убедился, что в городе такому псу жить невмоготу, и отдал его полярным
летчикам, летевшим в Арктику. Но расставание с четвероногим другом оставило в душе
человека свою болезненную зарубку. Позднее Сомов написал и опубликовал в журнале
«Север» небольшую документальную повесть «Ропак».
Столовались в кают-компании, большой палатке, которую научились основательно
обогревать и где за столом размещались все члены экспедиции. Там проходили и собрания,
выпускалась стенгазета.
В новогодний праздник тон задал «веселый доктор», он же — кок, он же —
неподражаемый солист. Готовя очередной борщ и жаря очередные антрекоты из
мороженого мяса, Воловин ненароком стал напевать утесовскую «Прекрасную маркизу»...
Так пришло вдохновение.
...Представим их себе, сидящих 31 декабря 1950 года в кают-компании на льдине в центре
Ледовитого океана. Тепло, все в свитерах, в уголке гудит паяльная лампа, которую Сомов
особенно часто применял для дополнительного обогрева.
После оглашения поздравительных телеграмм с Большой земли, короткой речи парторга
Макара Макаровича Никитина и различных тостов поднялся Волович. В его руках была
гитара. Начиналась неофициальная часть.
— Алло, алло, Мих-Мих, какие вести?
От вас давно известий нет,
Главсевморпуть душою с вами вместе,
Мы ждем — радируйте ответ.
— Все хорошо, тепло и безопасно,
Работа вмеру нелегка,
Вся наша жизнь идет почти прекрасно,
За исключеньем пустяка:
Случилось маленькое горе,
Чехол спалили на моторе,
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо!
Присутствующие весело смеются. Лиха беда начало!
— Алло, алло! Но как движок зимою
Работать будет без чехла?
Радируйте подробной докладною,
Потеря как произошла?
Ай да доктор! Только недавно прибыл, а уже все знает...
...И что чехол, не в нем терзанье,
Сгорел движок до основанья...
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо!
Алло, алло! Главсевморпуть в волненье
И потому в кратчайший срок
Ответа ждем от вас без промедленья,
Как погорел у вас движок?
Все заливаются, кроме Курко. Для него вспоминать этот пожар — что собственную рану
бередить.
— И что движок, не в этом дело,
Радиостанция сгорела...
А в остальном на льдине в океане
Все хорошо, все хорошо!
...Все было хорошо и на самом деле. Но испытания переходили в новую, куда более
суровую фазу. Именно в черную полярную ночь льдина стала раскалываться, трещины
прошли под палатками. В кромешной темноте надо было найти новое место для лагеря,
собрать грузовичок — ГАЗ-67, проложить в ледовых буераках для него дорогу, все
перевезти и выстроить заново. А мороз крепчал. Ведь как никак находились они не просто
в Арктике, а в районе Северного полюса!
Дрейф СП-2
Повествуя о годе работы плавучей научной
станции «Северный полюс-2», журналисты
констатируют, что станция трижды меняла свое
место. Эта цифра несколько округлена и самим
Сомовым. Впервые станция, еще не до конца
отстроенная, перебазировалась на новое место 8
апреля 1950 года из-за того, что по ее территории
прошла «дышавшая» трещина. Здесь пробыли
долго. В «пляжный» летний период многие
палатки снова передвигались. С приближением
полярной ночи лагерь перестроили, по
возможности передвинув палатки, приблизив их
друг к другу, и обложив снежными плитами ради
тепла. Это переселение произошло 18 сентября.
Зимний период дрейфа был самым тяжелым и не только из-за сильного холода и темноты.
Подвижки льдов происходили все чаще, начался разлом льдины, стали дыбиться торосы.
Вот что записывает в вахтенном журнале дежурный по лагерю К. Курко о состоянии льда
13 января 1951 года:
«Лед непрерывно трещит или, вернее, грохочет. Грохот этот напоминает артиллерийскую
канонаду. Иногда он слышен в отдалении, иногда в непосредственной близости от
палаток». На следующий день дежурный Г. Щетинин записывает: «Через небольшие
промежутки слышится грохот льда, к этому почти привыкли». 29 января: «В 150—200
метрах от лагеря началось сильное сжатие и торошение. Молодой лед толщиной около 70
сантиметров надвигается на наше поле, образует гряду торосов и обламывает края поля
кусками шириной в 5—6 метров. Торошение происходит периодически, но очень
интенсивно, лед проходит 3—5 метров за 15—20 минут. При торошении хорошо
ощущалось колебание всего поля». 31 января: «Торошение возобновилось с западной
стороны нашего ледяного поля».
Сомов распорядился о монтаже автомашины, для чего на место ее стоянки перенесли
рабочую палатку ледоисследователей. На льдину машину доставили в начале осени в
разобранном виде, и некоторых существенных деталей недоставало. Начальнику станции
было уже ясно, что переезд лагеря на новое место не за горами.
Опасный разлом льдины начался 4 февраля. Ночью слышались сильные толчки и треск
льда, через лагерь прошли две трещины. Одна прошла под рабочей палаткой
ледоисследователей, разорвав ее пополам. В трещину упал аккумулятор и психрометр
Ассмана. Обрушив снежный тамбур, трещина прошла через рабочую палатку магнитолога
— там выступила вода, все же находившуюся там вариационную станцию удалось спасти.
Н. Миляев спал, отдыхая после дежурства. Услышав треск льда, выскочил в чем
пришлось, позвал товарищей и стал вытаскивать наружу научные материалы и ценные
приборы. Только потом уже оделся и обулся. Трещина ползла к палатке-мастерской.
Вторая трещина отрезала радиомачты и ветряк от места креплений их оттяжек, и они
упали. Ледяная щель прошла в 5 метрах от рабочей палатки гидрологов, отрезав ее и
гараж от лагеря, и в 8 метрах от палатки радистов; она расширилась до 1—2 метров. Новая
