Фердинанд Врангель - Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю
В 1714 году были еще два подобных отправления казаков Алексея Маркова и Григория Кузякова. Первому велено итти в море с устья Колымы, и ежели увидит, что шитики неудобны, дозволено построить другие суда. Каждому дано было по одному матросу из присланных Гагариным в Якутск, для предположенной морской экспедиции из Охотска.
Марков по приезде в Устьянское зимовье, послал 2 февраля 1715 года в Якутск донести, что на Святом море летом и зимой всегда стоит лед, и потому в назначенный путь невозможно отправиться иначе, как нартами на собаках; он отправился 25 марта, взяв девять человек. 3 апреля возвратился он опять в Устьянское зимовье и привез известие, что ехал по морю прямо на север семеро суток с самою большей, на собаках возможной скоростью, но ни земли, ни острова не видел, достиг такого места, где льдины стояли, как высокие холмы, всходил на оные и вдали не усмотрел никакого берега. По недостатку корма для собак многие с голоду издыхали, и ими кормили остальных. В 17 дней беспрерывной езды Марков не мог проехать более 680 верст, или 340 верст в одну сторону; следовательно, правя на север, он должен бы увидеть какой-либо остров из лежащих против устья реки Яны и Святого Носа, а потому в справедливости показаний Маркова должно сомневаться.
О путешествии Кузякова не отыскано никаких сведений, кроме слышанного Миллером от якутских жителей, будто бы Кузяков также отправился в море на собаках, и предприятие его было так же безуспешно, как и Маркова.
Такие неудачи остановили на некоторое время предприимчивых казаков в дальнейших покушениях, но в 1723 году сын боярский Федот Амосов опять обратил внимание на какой-то остров, простирающийся от устья Яны до устья Индигирки и далее. Он вызвался покорить жителей острова и для исполнения такого предприятия отправлен с отрядом. Вместо того, чтобы поиски начать с Яны или Индигирки, поехал он на Колыму. При самом выходе из устья сей реки, июля 13-го[34] 1724 года встретилось такое множество несущегося льда, что не решился он продолжать путь далее.
Между тем промышленник Иван Вилегин подтвердил слух о помянутом острове, рассказывая, что в ноябре 1720 года он ездил вместе с промышленником Григорием Санкиным с устья реки Чукочьей по льду на тот остров или землю, но за беспрерывными ветрами и туманом они не могли ехать вдаль, почему и не знают, твердая ли то была земля или остров и есть ли на нем жители и растет ли лес.[35] Видели старые юрты и места прежде бывших юрт, но не могли узнать, какому народу они принадлежат. Землю сию при ясной погоде можно усмотреть с реки Чукочьей, и казалось, что она простирается мимо Индигирки и Святого Носа до меридиана реки Яны, с одной стороны, а с другой — мимо устья Колымы и далее, до жилищ шелагов, — поколения чукчей. Вилегин заключал так по рассказам какого-то Копая из племени шелагов и полагал, что достигнуть до сей земли водой ни с устья реки Колымы, ни с Чукочьей и Индигирки невозможно по причине множества льда, но против жилищ шелагов море бывает чище, и потому должно искать земли с сей стороны.
Амосов, утвердясь на сем мнении, пошел морем подле берега к жилищу Копая, которого достиг 7 августа 1723 года, но по множеству льдов не только не мог продолжать путь, но даже с трудом возвратился.
В следующую зиму Амосов решился для открытия острова ехать на нартах, и прислал о своем путешествии в Якутскую воеводскую канцелярию следующее донесение: «Отправясь в намеренный путь из Нижне-Колымского зимовья ноября 3-го 1724 года, нашел я на море остров или землю и оттуда 23-го того же месяца возвратился обратно на Колыму. На той земле видел старые земляные юрты, а какие в них жили люди и куда сошли, неизвестно. Наконец, съестных припасов и корма для собак недостало; для сей причины невозможно было ничего более и проведывать. Путь по льду был весьма труден, потому что море замерзло негладко. Везде стояли высокие льдины, и лед от выступающей морской соли был шероховат».[36]
В бытность свою в Якутске Миллер лично спрашивал Амосова об его путешествии. По словам его, жилище Копая — на 200 верст к востоку от устья Колымы, близ небольшого острова, возле самого берега лежащего. От матерой земли между реками Чукочьей и Алазеей езды до открытого Амосовым острова один день, и вокруг оного столько же; на сем острове горы немалой высоты, которые видимы и с матерой земли; из животных попадались олени; служащий для них пищей мох растет по всему острову.
Обретение Вилегина и Амосова одно и то же. Оба они были на первом Медвежьем острове, на котором прежде их бывали промышленники и, по слухам, давно, уже имели о нем сведение. Вилегин, не зная, что находился на маленьком острове, и услыша, вероятно, об усмотренной против Яны земле (первый Ляховский остров), вообразил, что сии две земли соединяются и составляют берег одной обширной земли. Но можем ли мы полагаться на показание Копая? Его жилище было, без сомнения, подле острова Сабадея (около 200 верст от Колымы, как Амосов Миллеру сказывал), а против сего места к северу на 2 1/4° по широте (около 230 верст) мы в 1821 году ни малейших признаков земли не нашли, да и чукчи, живущие около Шелагского мыса, с которыми в 1822 году мы имели сношения, не знали ни о какой земле в сих странах, хотя и не скрывали от нас, что со скалы Якан (около 200 верст к востоку от Шелагского мыса и в 300 верстах от жилища Копая) иногда видны в море горы. Может быть, Копаю и Вилегину то было известно, но удивительно, что они, говоря об одном только острове против Колымского устья и о Большой Земле, за ним лежащей, не знали о прочих четырех островах, составляющих одну купу с островом, который усмотрен Вилегиным. Не должно ли заключить, что сии-то четыре острова и приняты за Большую Землю?
Карты наши в то время были сообразны поверхностному обозрению северных берегов Сибири, которые от Карского моря до восточной оконечности Азии в продолжение половины столетия открыты казаками и промышленниками, неутомимыми в трудах, но не имевшими никаких познаний. Все путешественники, бывшие до того времени при упомянутых берегах, также не имели способов и нужных сведений для изображения берега с некоторой верностью, и потому карты наши составлены были, так сказать, наугад, на основании сбивчивых, темных рассказов.
Казацкий полковник Шестаков, приехавший в 1726 году из северной Сибири в С.-Петербург, сочинил карту, которую напечатали, а потом скопировали в Париже географы Делиль и Бюаш. На сей карте остров Копай назначен на расстоянии двухнедельной езды от матерого берега и по параллели занимает такое же пространство, какое находится между противолежащими сему острову реками Колымой и Алазеей; на карте написано, что остров Копай обитаем непокорными шелагами. За ним к северу проведен берег Большой Земли, и в надписи сказано, что отстоит он от острова Копая на неполный двухдневный переезд (следовательно, остров от матерого берега Сибири далее, нежели от Большой Земли).
