Азиатская книга - Александр Михайлович Стесин
— А хотите посмотреть, как выглядел сам корпус, где мы жили? — спрашивает Айжамал.
Длинное здание барачного типа, внутри — коридор с ковровым покрытием, номера-палаты… Стоп. У входа в номер стоят чьи-то тапочки. Стало быть, тут еще кто-то лечится, отдыхает. Выходим из лечебного корпуса и у крана, из которого набирают в бутылки целебную минеральную воду, встречаем тех самых отдыхающих: супружеская пара. У нее панкреатит, направили на недельное лечение сюда. «Доктор осмотрел, сказал пить воду три раза в день». Целебная вода — горячая, с сильным запахом сероводорода. Употреблять ее рекомендуется сразу, пока не остыла (смотри табличку «Правила приема минеральной питьевой воды»). Я набираю в пустую бутылку из-под газировки, делаю глоток. Как описать вкус этого горячего напитка? Чай из тухлых яиц. «А еще у нас многие болезни лечат маком и аконитом, а детей от всех болезней мажут бараньим жиром». Разве аконит — не ядовитое растение? Ядовитое, даже очень. Но если знать правильную дозировку и способ применения — целебное. Так сказал министр здравоохранения. В пятницу, когда буду встречаться с его заместителем, уточню.
Прав был Муса: тут есть о чем писать. Осенний серый день, опадающие листья, полузаброшенный санаторий, в котором давно уже ни танцев, ни индийского кино, только тишина и эти отдыхающие, муж с женой. «Правила приема». Замшелые трубы, по которым течет зловонная целебная вода. Никаких бодрых объявлений из пансионатного громкоговорителя, но пять раз в день бывшая «Волшебная гора» оглашается азаном, и он здесь какой-то особенный. Сколько путешествовал в мусульманских странах, нигде такого не слышал. Азан, похожий на грузинское полифоническое пение. А вокруг — Чуйская долина, расселины и отроги, горные табуны, голубые ели, бегущие вверх по склонам, пирамидальные тополя. А еще дальше — родные и близкие, Израиль, невозможные ужасы новой войны.
* * *
Спрашиваю: «А розетка в юрте есть?» Спрашиваю скорее в шутку: ну откуда в юрте розетка? Но Муса отвечает: «Конечно, есть». И я ощущаю себя дремучим американцем, для которого весь мир за пределами Америки — каменный век. Но я-то имел в виду совсем другое. Вспомнил, как тринадцать лет назад ночевал в пустыне Сахара, в палаточном лагере у туарегов. Подумал, что и юрточный лагерь, где мы планируем сегодня заночевать, выглядит похоже. И сел в лужу.
— Слушай, а этот лагерь, он для туристов или в нем люди живут?
— Ну в Киргизии в наше время в юртах никто не живет. Разве что чабаны на летовках. Но в предыдущем поколении еще жили. Родители еще рассказывали, как в послевоенные годы строили многоквартирные дома, а те, кого туда переселяли, ставили во дворе юрты и жили в основном там. То есть им еще в юрте комфортней было. Я тебе больше скажу, когда я был маленьким, у нас еще были дома с земляным полом.
Деликатный Муса всегда отвечает таким образом, чтобы человек, задавший совершенно дурацкий вопрос, не чувствовал себя дураком. И, чтобы еще больше сгладить, сам задает вопрос:
— А скажи, Киргизия по первому впечатлению напоминает какую-нибудь Африку или нет? Просто все всегда говорят, что у нас очень бедно. Вот мне интересно, как наша бедность соотносится с другими местами, где ты бывал?
— Никак не соотносится. Я видел нищету в Азии, в Африке. Здесь — не она. А кто всегда говорит, что у вас очень бедно?
— Ну как кто? Приезжие из России, конечно. Сейчас-то волна схлынула, а в прошлом году их тут толпы по Бишкеку ходили. Причем что интересно, когда из России к нам хлынули, местные русские тут же вспомнили, что они граждане Кыргызстана. В соцсетях кыргызские флажки повывешивали, в маршрутках напрягались, когда с ними заговаривали по-русски. Мол, мы местные. Хотя сами по-кыргызски — ни слова. Да и те, что приехали, вели себя странновато. Шарахались, когда кыргызы к ним подходили со словами «Вам помочь?». Наши-то — от чистого сердца, а те, видать, думали: «Сейчас нас разводить будут». Зато сколько «приятного» я услышал. Комментарии вроде «Как вы хорошо по-русски говорите, на твердую четверку».
— О, такие комментарии я всю жизнь слышу. «Для русского американца вы прекрасно сохранили язык».
— Вот-вот. Ты понимаешь, о чем я. Но вообще интересно, насколько русские из России отличаются от здешних русских. Совершенно другой менталитет. Поэтому, говорят, те русские, которые всю жизнь прожили в бывших республиках, когда приезжают в Москву, продолжают там держаться друг друга.
— У американцев есть такая пословица: «Можно забрать мальчика из Бруклина, но нельзя вынуть Бруклин из мальчика».
— Да, как раз об этом. Бруклин… Для меня это что-то из фильмов… Скажи, а бывал ли ты когда-нибудь на Гавайях?
— Не-а.
— Ну вот сейчас побываешь.
— В смысле?
— А увидишь.
Дорога на Иссык-Куль тянется вдоль границы с Казахстаном. На обочине стоит длинный караван из фур, груженных фруктами. Фрукты везут в Россию. Казахская таможня досматривает фуры по две в день; дальнобойщики возмущаются: «Это они, небось, специально так тянут, чтобы фрукты испортились!» Проволока, вышки — словом, пограничная зона. И вдруг — по другую сторону шоссе — огромная вывеска «Гавайи». Что это? Дом отдыха, развлекательный центр. «Материал для травелога», — снова подмигивает Муса. И Айжамал сворачивает к парковке.
Этот комплекс, как и «Супару», построил кто-то из местных олигархов. Но если у «Супары» есть внятная концепция, тут — какая-то дикая мешанина. Пластиковые пальмы, озеро с лебедями, скульптуры драконов, аллеи с розами. Вертолет Ми-2, а рядом восковая фигура Юрия Никулина с авоськой и рукой в гипсе. Другая восковая фигура — Гомиашвили в роли Остапа Бендера. Статуя быка с Нью-Йоркской биржи. Непонятная проволочная скульптура, а перед ней — табличка: «Не залазить на корабль монстра». Коллекция старых «Москвичей» и «Запорожцев». Говорят, раньше здесь стоял даже БТР. Где-то я уже видел такую безумную эклектику… Точно! В усадьбе Вандербильта под Нью-Йорком! Великий американский предприниматель тоже собирал коллекцию для «личного музея» из всякой всячины, от картин никому не известных художников Викторианской эпохи до чучела бенгальского тигра и игрушечных пистолетов. Но затворник Вандербильт создавал музей для потомства, и музей этот открыл
