Эрих Раквитц - Чужеземные тропы, незнакомые моря
Для определения географической широты места норманны пользовались довольно простым методом. Навигатор ложился поперек лодки на скамью и через палку и противоположный борт, который для этой цели был специально приподнят на определенную величину, визировал солнце; иногда это направление определялось просто с помощью большого пальца, когда кулак покоился на поднятом колене. Таким образом определялось склонение, а затем, возможно по таблице, определялась географическая широта в зависимости от времени дня и года[115]. Труднее было определить местонахождение судна в плохую погоду. Очевидно, у викингов имелся и какой-то примитивный прообраз компаса. По сведениям датского историка Нильса Винтера, это был магнитный камень, который плавал в воде, налитой в деревянную чашку[116]. Норманны знали и румбы компаса, причем делили горизонт на 16 частей, а основной линией ориентации было направление с севера на юг.
Значительно труднее было определить долготу. Приходилось подсчитывать пройденное расстояние — лаг[117] был тогда еще неизвестен — и таким образом прокладывать курс. Для измерения времени мореходы пользовались водяными часами, сделанными фантастически просто. Это был сосуд, из которого вода по капле выливалась ровно за 24 часа, от полудня до полудня. Можно было даже наносить деления и узнавать час.
Нетрудно представить себе, с каким вниманием относились мореходы к этому простому, но важному инструменту. В то время как один человек, возможно сам капитан, визировал через борт самое высокое стояние солнца, другой был рядом наготове с водой, чтобы по знаку капитана вновь залить «часы» до нужной отметки. Если в этот момент из маленького отверстия выливалась последняя капля, можно было с уверенностью сказать: время определено правильно. Кроме того, норманны записывали свои наблюдения в виде определенных руководств. Вот, например, описание маршрута Хернум (Берген) — Херьюлфснес:
«От Хернума (Бергена) нужно плыть все время на запад, на Хварф (мыс Фарвель) в Гренландии… Плывут севернее Хитланда на таком расстоянии, что его как раз хорошо можно видеть с моря, и южнее Фарерских островов так, чтобы море было на середине склона горы, а дальше, к югу от Исландии, так, чтобы встречать птиц и китов. Потом следует направить путь к высокому холму в Гренландии, который называется Хварф. За день до этого будет видна другая высокая гора, называемая Хвидсерком, вблизи этих гор и лежит Херьюлфснес».
Если мы в этом руководстве читаем, что нужно идти все время на запад, то следует сделать вывод, что самые важные пункты замеряли по широте — ведь Берген и Хварф оба лежат на 60-м градусе северной широты.
В подобном руководстве содержались и сведения о продолжительности путешествия. Так, например, в одном из них говорится: «…поездка от Хернума до Хварфа, если идти к югу от Исландии, длится 12 дней… от Ланганеса (Северная Исландия) до Свальбарда (Шпицберген) 4 дня…»
Если сравнить эти данные с цифрами современных навигационных карт в парусном спорте, то мы придем к удивительному выводу, что скандинавы с их одномачтовыми, снабженными простыми парусами судами смогли бы одержать верх над яхтами в регате на длинные дистанции. К тому же выясняется, что викингам неплохо был известен Шпицберген. Более того, этот арктический остров неоднократно был целью их поездок, иначе Свальбард не упоминался бы с такой определенностью. По меньшей мере за 400 лет до голландца Баренца, который вновь открыл Шпицберген только в 1600 году, кроме русских поморов, здесь побывали еще и скандинавы[118].
Норманн Отер согласно сообщению британского короля Альфреда уже около 875 года, огибая Нордкап, попал в Белое море[119], и из описаний этого чрезвычайно любившего географию монарха мы узнаем также, что другой норманн, Вульфстан[120], обследовал малоизвестное Балтийское море до Вислинского залива. Другие проникли до двойного острова Новая Земля[121], но сведения об этих важных открытиях остались достоянием только северных народов. Таким образом, получилось, что полярные исследователи нового времени, которые думали, что они первыми открыли Арктику, ступили на землю, где задолго до них побывали норманны и русские поморы — первые полярные исследователи Арктики.
* * *…Со времен плавания Бьярни прошло уже 15 лет, но впечатление от его открытия не выветрилось из памяти гренландцев. Напротив, после напряженного трудового дня приятно было помечтать о богатой стране на западе, которую видел Бьярни, хотелось добраться до этой неведомой земли и использовать ее богатства для пользы нищих гренландских поселенцев.
Особенно много об этом говорилось в Браттахлиде у Эйрика Рыжего. Его сыновья стали могучими викингами, и им очень хотелось превзойти своего отца в открытиях на море.
Однажды Бьярни навестил его двоюродный брат Лейф из Браттахлида. К Херьюлфснесу легче было добраться морем, чем сушей, и гостей здесь видели редко. Визиту были рады. Хозяин велел подать на стол тюленье мясо и как изысканное лакомство — копченую говядину; подали и скир — густое кислое и подсоленное молоко, которым гренландцы утоляли жажду. Говорили о тяжелой работе, о радостях и печалях суровой северной жизни; родственники виделись так редко, что им многое нужно было порассказать друг другу.
Давно уже наступила ночь. Спутники Лейфа, утомленные далекой поездкой, легли спать, но братья все еще сидели за столом. Не первый раз Лейф выражал сомнение в целесообразности жизни в этом суровом, заброшенном краю. Зима длилась восемь месяцев, а что можно вырастить за короткое лето? Скот к весне так ослабевал, что его приходилось на руках выносить на луг. Да и люди жили неважно. Вечно только тюленье мясо да скир, а если приходилось туго, то случалось варить и жесткие коренья. В Норвегии даже овцы не стали бы их есть! И все же со старой родины прибывали все новые и новые поселенцы, и на небольшом участке земли между ледниками и морем становилось тесно.
В Эстербюгде (Восточном поселении) не осталось нераспределенного клочка земли. А новые люди все прибывали в надежде найти пастбища для своих стад и защищенное место, где можно было бы поставить дома. Правда, каждую весну сюда приходили суда и привозили все, что было необходимо. Хороню, что так высоко ценятся и гренландские шкуры, и меха, и бивни моржей, и зуб нарвала, которому приписывают лечебные свойства. Но что будет, если люди вдруг не захотят больше носить меха? Разве сам Бьярни не рассказывал, что в Норвегии теперь одеваются совсем не так, как прежде, и не окажется ли целебная сила нарвальего зуба простым суеверием? Христианам пришлось расстаться со многими языческими представлениями, в которые они свято верили прежде. Что же будет, если в Гренландию перестанут приплывать суда?
