Борис Островский - Великая Северная экспедиция
9 июня 1739 года Лаптев, имея на борту помимо себя 44 человека, отправился из Якутска в поход. Его сопровождали до Оленека дощаники с провиантом. При входе в море через западное устье Лены, взорам путешественников представилась самая безнадёжная картина. На всем видимом пространстве моря была одна сплошная ледяная масса. Страшной казалась эта мрачная даль. Зловещая тишина не сулила ничего хорошего. Сразу стало ясно, что судно надолго рискует здесь остаться. Началась утомительная, продолжавшаяся в течение целого месяца, борьба небольшого корабля со льдом, наступавшим на него со всех сторон.
По временам корабль получал опаснейшие удары в борт, чему предшествовали характерные звуки торошения льдов, сотрясения и взрывы, скрип и свист. Трещали бимсы[20], с шумом растворялись двери в каютах, «стонали» мачты, дрожала обшивка, все судно вздрагивало и сотрясалось. Впоследствии Эдуард Бельчер, находясь в подобных условиях, писал: «Чем дольше я наблюдал за движением этих масс, тем более убеждался, что всякий, кто осмелится здесь удалиться от твёрдой земли, по всему вероятию неизбежно погибнет». Вероятно, те же мысли проносились в голове и у Харитона Лаптева в этот знаменитый поход, когда его беспомощный кораблик по временам сдавливало до того, «что теряли надежду на спасение, пробираясь то на парусах, то на вёслах, распихиваясь шестами и даже скалываясь иногда пешнями[21], нередко удерживаемые на одном месте по нескольку суток». И все же пробирались вперёд — только вперёд!
24 июля миновали устье Оленека, 28-го остановились в губе Нордвик и даже занесли на карту её берега. Но только что вышли из бухты, как снова были атакованы льдами и «спасение с великим трудом получили». 6 августа подошли к устью Хатанги, чтобы осмотреть, пригодно ли это место для зимовки, и попутно сложить сюда часть продовольствия. Но вот опять стали теснить льды, пришлось спешно спасаться в глубину бухты. Лишь только разредились льды, корабль снова пробирается на север и 21 августа подходит к мысу Св. Фаддея (76°47'), где сооружают знак[22]. «И здесь сплошные стоячие льды совсем преградили дороги»; а потому, ввиду позднего времени и крайне неудобных условий для зимовки на берегу (ни воды, ни плавника), — решили идти обратно в Хатангскую губу, которой и достигли 29 августа.
Вблизи устья речки Блудной (72°56') расположились на зимовку. Здесь зимовщики нашли несколько семейств оседлых тунгусов, а также достаточные запасы продовольствия, доставленные сюда в начале похода на дощаниках.
И все же зимовка протекла не вполне благополучно; остаётся невыясненным, почему при удовлетворительном питании и отсутствии заболеваний (умер лишь один матрос, «бывший в любострастной болезни») по временам слышался ропот в команде, сопровождаемый «нерегулярными и неистовыми словами».
Предвидя неудачу обследования Таймырского полуострова с моря, Лаптев уже в конце октября предпринял сухопутную съёмку берегов. Он командировал боцманмата Медведева на реку Пясингу для описи её устья и морского берега на восток до устья реки Таймыры. Возвратившийся к концу апреля Медведев, «остановленный» великою стужею и сильным ветром, смог обследовать не больше 40 вёрст. Столь же неудачна была и экспедиция геодезиста Чекина, отправившегося в исходе марта следующего года для описи берега от устья Таймыры на запад до Пясинги. Чекина сопровождало десять нарт на собаках, управляемых якутами и тунгусами; последние гнали с собой 18 оленей. 17 мая Чекин, бросив по дороге нарты, вернулся пешком «с крайней нуждою». О своём путешествии он сообщил так: «Ездил до реки Таймуры, и оною Таймурою до моря, и от неё около моря по морскому берегу к западу, около ста вёрст, где уже земля пошла к югу; а далее затем не поехал, что себе провианта и собакам корму стало мало очень, с которым далее в безвестное место ехать было опасно… «
По началу, морское путешествие Лаптева, выполняемоё на следующий год по тому же маршруту, протекало в той же обстановке, что и предыдущее. Поздно вскрывшаяся Хатанга позволила только 13 августа достигнуть её устья. А дальше пошла та же картина: корабль вклинился в сплошное безразрывное кольцо льдов и понёсся с ними по ветру и течению к северу, «обламываемый и утопающий». Все более свирепел ветер, он принёс с собой с севера целые тучи густого, хлопьями валившего снега. Неожиданно наступившая ранняя зима усугубила тяжесть положения. Льдины, пришедшие в большое движение, подгоняемые ветром, с грохотом напирали и дробились об измятые бока корабля. В нескольких местах корабль оказался продавленным, его стало заливать. Не терявший ни на минуту присутствия духа, Лаптев отдал распоряжение заделать пробоины, а бока судна от новых ударов льдин оградить спущенными с борта брёвнами. Не покладая рук работали на судне, делая тщетные попытки спасти его. На утро стало ясно, что спасти корабль не удастся; воды неизменно прибывало больше, чем удавалось откачивать. Лаптев отдал распоряжение выгружать провизию и тёплые вещи на лёд. Судно все ещё держалось на воде.
Вечером Лаптев созвал совет. Под глухой рёв бури и непрерывный грохот напиравшего на корабль льда, при тусклом свете ночника, решался вопрос: продолжать ли ещё борьбу, или немедленно высадиться всем на лёд и спасаться к берегу. Последнее мнение восторжествовало. Все сошли на лёд. По счастью, берег был недалеко, всего в 15 милях по направлению к западу. На третьи сутки, преодолевая неимоверные трудности, моряки, совершенно изнеможённые, достигли берега, доставив с собой часть захваченного продовольственного груза.
Положение спасшихся было, однако, чрезвычайно тяжёлое. Замерзавшие, выкинутые на отдалённый, лишенный жилья берег Хатанги, растерявшие по дороге большую часть провианта, моряки жаждали теперь только одного: согреться! Но средств развести костёр не было никаких; ничего не оставалось другого, как выкопать в мёрзлой земле ямы и согреться в общей куче сгрудившихся друг на друга тел. Становилось совершенно очевидным и для Лаптева и для всех прочих, что зимовка при этих условиях на пустынных берегах ничего, кроме гибели всей партии, принести не может. Изнурённые трудами и тяжёлыми переживаниями, отчаявшиеся в спасении, люди стали впадать в апатию, а некоторые даже побросали работу, говоря, что все равно всем придется скоро умирать, стоит ли работать? Но мужественный Лаптев сумел восстановить дисциплину и тем спас экспедицию от верной гибели.
Лаптев не только не терял присутствия духа, но и не забывал производить научных наблюдений. Из всех участников описных работ на северных берегах Азии, им были доставлены, пожалуй, наиболее ценные сведения по общей географии края; он не забывал ни метеорологии, ни наблюдений над приливами, ни магнитного склонения, ни флоры, ни фауны, ни, наконец, населения. Что же касается точности его вычислений, равно как и Прончищева, то Врангель доказал, что при определении широт допущенные ими погрешности не превышали нескольких минут. Совершенно непростительным научным промахом является то, что обширные записки Харитона Лаптева не подверглись обработке и использованы лишь в самой незначительной степени.
