Януш Вольневич - Люди и атоллы

Во время пребывания Кубари в Польше существенным событием стало его участие во II съезде польских врачей и естественников во Львове в июле 1875 г. Наш путешественник был принят очень сердечно, избран одним из секретарей съезда, ему даже предложили прочитать доклад. Его доклад назывался «Отчет о научных достижениях за несколько лет путешествий в Австралии». Не подлежит сомнению, что это был первый Доклад, сделанный в Польше, содержащий сведения о Микронезии.

1876 год принес Кубари новый пятилетний контракт с музеем Годефруа, и он отправился в Микронезию весной того же года. Постоянной базой Кубари стал остров Понапе, Где он построил просторный дом и заложил, вероятно, первый в этом регионе ботанический сад. Это вовсе не значит, что поляк собрался вести оседлый образ жизни. Кубари начал как бы второй раунд исследовательских экспедиций в районе Каролинских островов и посетил крошечные острова архипелага, о которых не слышали даже капитаны судов, плавающих в этом районе Тихого океана. Кубари путешествовал на утлых лодках островитян, на которых прошел тысячи миль по бурному океану. Его можно упрекнуть лишь в получении неполного университетского образования, но ему нельзя отказать в отваге во время путешествий. Эти научные экспедиции в одиночку представляли собой нагромождение опасностей и неудобств, но зато давали возможность для таких наблюдений и исследований, которые во всей их полноте сумели оценить лишь в наше время.

В период, когда Кубари со всей присущей ему энергией расширял «территорию» своих научных исследований и в нем кипели творческие силы, на него словно камень на голову обрушилась весть об одностороннем разрыве «Домом Годефруа» контракта с ним, причем без компенсации. Это произошло в сентябре 1879 г.

Этим грубым разрывом Кубари обязан Веберу, немецкому консулу на Самоа и представителю интересов Годефруа в Океании в одном лице. Этот имперский чиновник, подготавливавший недалекий уже выход немецкого государства в Тихий океан и аннексию послеиспанской Микронезии, не выказывал сочувствия науке. И когда «Дом Годефруа» в конце 70-х годов начал приходить в упадок, Вебер тотчас уволил Кубари, поскольку господин консул составил себе не самое лучшее мнение о моем земляке на основе всякого рода доносов. Он не мог ему простить сближения с местными жителями, защиту их интересов при контакте с белыми торговцами, а также, возможно, польское происхождение. Консулу, конечно, было известно, что Кубари написал в варшавском «Тыгоднике иллюстрованом» об интересах немецких торговцев на Самоа; принимал участие в съезде польских врачей и естественников; ощущал себя поляком и мечтал, чтобы его похоронили на берегах Вислы.

Разрыв контракта поставил польского исследователя в чрезвычайно трудное положение. Он остался практически без средств к существованию и поэтому не мог вернуться в Европу. Ян Кубари, которого весть об увольнении застала на островах Трук, снова на утлой местной лодчонке отправляется домой, на Понапе. Во время этого перехода очередной тайфун (их силу наш исследователь уже не раз ощущал на себе) едва не разрешил все его заботы. Разбитая лодка была выброшена на одном из атоллов Маршалловых островов, далеко от Понапе. Однако наш путешественник все-таки добрался до Понапе и попытался перестроить свой образ жизни, стараясь приспособиться к новым обстоятельствам.

В тот период Кубари уделял много внимания и времени своей плантации, но все напрасно — урожай кокосов, кофе, ананасов и табака не принес дохода, на который он так рассчитывал. В связи с женитьбой положение Кубари становится еще более Тяжким. Расходы его все возрастают. Женой Кубари стала Анна Джелиотт — дочь американского методиста, который в то же время являлся одним из вождей на Понапе. Этот союз еще больше сблизил поляка с островитянами. Вскоре появился на свет сын Бертрам, который, к несчастью, вскоре умер. Материальное положение Кубари все ухудшалось, однако он не оставлял своей научной деятельности. В то время, когда Кубари не мог пользоваться бесплатными переездами на судах Годефруа, он занимался систематизацией материалов и подготовкой их к печати. За этот период исследователь отправил большое количество статей как в польские, так и в европейские журналы (главным образом в немецкие). Таким образом, 1882 год становится для Кубари особенно значительным — это год, когда выходит из печати целый ряд его работ. Приходит окончательное признание заслуг ученого, приходит известность.

К тому же периоду относится бурная переписка, которую Кубари ведет с адресатами из Польши. Из нее видно, как тяжко жилось исследователю без контактов с родным краем, как он тосковал без живого польского слова. В одном из писем, адресованных в варшавский журнал «Пширода и Пшемысл», он писал: «Прежде всего я хотел бы получать какое-нибудь издание о повседневной жизни вечно дорогой мне Варшавы (что-нибудь вроде „Курьера“ или какой-нибудь другой газеты), а затем весьма желательны журналы, знакомящие с обеими проблемами научной жизни в нашей стране („Тыгодник иллюстрованы“)».

Кубари писал, отвечал на письма, получал авторские экземпляры своих работ, доброжелательно принятых научной средой.

И снова удар: ураган уничтожил плантацию Кубари! Наш энергичный исследователь решился на смелый шаг — он отправился в Японию искать работу в Этнографическом музее в Токио, но там нашел лишь краткий приют. Печально было его возвращение на Понапе через Гонконг и Гуам.

На Понапе его ожидал сюрприз — письмо с предложением приступить к работе для музея в голландском городе Лейдене. Это письмо — дань уважения, каким Кубари пользовался среди людей науки, многолетнюю дружбу которых он снискал, несмотря на огромное расстояние, разделяющее их. На этот раз места для него добился доктор Шмельтц, высоко ценивший способности и деятельность Кубари. Обрадованный тем, что снова серьезно сможет заняться научной работой, Кубари влез в долги и по желанию будущего работодателя отправился на Палау. Он работал там с энтузиазмом, собирал коллекции, писал. Но его подстерегал еще один удар: в следующем письме доктор Шмельтц сообщал, что музей отказался подписать контракт под влиянием мнения немецких путешественников, которые обвиняют Кубари в расточительстве и излишнем сближении с местными жителями. Стрелка судьбы Кубари падает до нуля. На этот раз его положение становится еще более тяжелым. Поляк уже не один: у него на руках жена и только что родившаяся дочь Изабелла. Хорошо, что белый рупак снова жил на Палау, где жители неизменно выказывали ему доброжелательство и уважение. Поэтому Кубари не умер с голоду и по привычке продолжал собирать научный материал. Его угнетало отсутствие денег на книги, одежду и другие потребности европейца. Кубари с головой погрузился в работу. На Палау он написал несколько ценных трудов.