Михаил Рощин - Полоса
Печальные и прекрасные слова. И может быть, в них-то и заключен секрет, смысл всей этой книги. Бесстрашный реалист, смелый сказочник (что одно и то же) приводит себя и нас к выводу, который всем известен, но всегда неприятен: когда-нибудь колесо остановится. Износ оси необратим. Будь то ось одной жизни или семьи, рода, даже народа, и даже будь то ось земли. Износ необратим и неотвратим. Ничего не поделаешь. Но это н о р м а л ь н о. Как «жили-были». И ничего страшного в этом нет. Страшны не естественные концы, а другие, «смерть внутри смерти», смерть души, порыва, надежды, несовмещения. Ужасно то, что не осуществилось, не состоялось. Но все, что было живо, что жило, — то благословенно.
Человек смертен, говорит нам Маркес, и бессмертен. Прекрасна одна жизнь, полная бури и страсти, и прекрасна другая, иноческая и исступленная. Прекрасен полковник и прекрасен мальчик, женщина и бабочка, луч и дождь, явь и сон. Все н е п о в т о р и м о, говорит нам насмешник-автор, который на протяжении всей книги хотел уверить нас, мистифицировал нас, не раз повторяя, что все идет по кругу. Нет, не идет, все неповторимо, и, как бы ни были похожи все Хосе Аркадио между собой, а Аурелиано между собой, каждый — неповторим, каждый о д и н о к в лучшем смысле этого слова, и каждый слит с другим — как это было с близнецами.
Зачем жить, если все проходит, все пройдет?.. Затем, что наше «я» — неповторимо, что эта неповторимость уже, может быть, есть оправдание человеческого существования на земле. Мы родились, чтобы украсить и удивить собою этот мир. Так это сделали все Буэндиа.
Сказочный, магический метод Маркеса рожден внутренней потребностью, необходимостью говорить о мире и человеке удивленно и высоко. Подобно старику Мелькиадесу, зашифровавшему свои рукописи, Маркес «расположил события», о которых рассказывает, не в обычном, принятом у людей времени, а сосредоточил всю массу каждодневных эпизодов за целый век таким образом, что они все сосуществовали в одном-единственном мгновении. То есть, если перенести это на человека, то Маркес старался, чтобы в тот миг, когда он говорит об Аурелиано, или о Ребеке, или об Амаранте (надо отдельно и особо поговорить о женских образах Маркеса), — чтобы в тот миг мы знали бы о человеке все, от начала до конца, обо всей его жизни, — е г о жизни, включающей в себя и связывающейся с жизнями в с е х, кто есть рядом, кто был до него и будет после. Наверное, в этом гуманистический пафос этой книги, светлый и оптимистический ее заряд. На кого ни посмотрит Маркес, на какой, пусть самый темный, предмет ни наведет свою призму, все равно объект вспыхнет и загорится множеством разных красок. Разных, самых разных.
Современная литература грешна перед человеком: она много занята раздеванием его, разоблачением, принижением, тычет ему в глаза его пороки. Наверное, это нужно. Но писатели не могут, не имеют права делать это б е з л ю б в и к человеку. Есть писатели, которые знают это, но все равно пишут, хотя любви не испытывают. Но любовь — вещь такая: или она есть, или ее нет. Тут не обманешь.
Маркеса испепеляет любовь. К людям, к жизни, к дню, к ночи. Это жадная любовь живописца. Это страсть. Маркес любит человека высоко, вдохновенно. Он пишет об этом, и в нашем прекрасном русском переводе это звучит так, на этом мы и закончим, на этом любимом всеми отрывке: о том, как возносилась Ремедиос Прекрасная: «…окруженная ослепительно белым трепетанием поднимающихся вместе с ней простынь: вместе с ней они покинули слой воздуха, в котором летали жуки и цвели георгины, и пронеслись с ней через воздух, где уже не было четырех часов дня, и навсегда исчезли с нею в том дальнем воздухе, где ее не смогли бы догнать даже самые высоколетающие птицы памяти».
Три воздуха, а не один — вот призма Маркеса.
Писатель и время
К несчастью, нет больше с нами писателя Павла Филипповича Нилина. А он работал в литературе более полувека, занимал в ней заметное место, был любим читателем, и многие наверняка помнят, что П. Нилин — автор знаменитого фильма «Большая жизнь» и не менее знаменитых повестей «Жестокость», «Испытательный срок», «Через кладбище».
Всякий раз, как вспомнишь, что его уже нет, сердце на́свежо печалится этой утратой. Но вместе с тем яснее и острее понимаешь значение писателя, глубже можешь обобщить и оценить его труд.
Право читателя — взять у писателя все или только одно, то, что лежит на поверхности: сюжет, героя, который понравился, ловкое слово, мораль, юмор. И его может совершенно не интересовать и не касаться личность писателя и его жизнь, — часто многие и не знают, не помнят, «кто написал». А личность (как и безличие) о б я з а т е л ь н о проявляется в любом произведении, и хотим мы или не хотим, но всегда, читая книгу, узнаем всего писателя, читаем его самого, входим и вникаем в его мир. Стиль — это человек, индивидуальность, а нам и интересен прежде всего человек. Движение современной литературы от «сочинительства», беллетристики, искусственности к исповедальности, документальности, очерковости тоже, вероятно, в какой-то мере вызвано потребностью скорее выйти один на один с рассказчиком, заглянуть ему в глаза: кто ты? что ты можешь мне сказать?..
Но безусловно, мы читаем и думаем: что именно в жизни и в человеке занимало писателя и что он в ы б р а л, какие были его пристрастия, как именно э т о зеркало отразило мир?
Читаешь нилинские рассказы подряд и заново удивляешься: какое многообразие и какая последовательность. Смотрите, здесь вся эпоха, вся биография советского строя: и предреволюционная Россия, и революция, и гражданская война, и потом Отечественная, и годы нэпа и индустриализации, и даже международная тема.
Нетрудно увидеть и творческий рост писателя, движение его прозы от несколько намеренно упрощенной и лаконичной в тридцатые годы (такова тогда вообще была манера, ибо и в литературе бывает своя мода), к более глубокой, свободной, авторски раскованной в последний период.
И даже более того: можно заметить, как времена общественного подъема, светлых или трагических моментов нашей советской истории, влияя на художника, отражались также либо подъемом, либо упадком качества и его произведений.
Если же углубить анализ, можно увидеть и пробелы: ненаписанное и неосуществленное. То есть так и кажется, что, судя по всему, судя по общественному темпераменту писателя, по его страсти, он должен был бы вот тогда-то и тогда-то написать то-то и то-то. (Как разгадка таблицы элементов Менделеевым: если есть и такие элементы, то должны быть и такие). Но этого нет. Не написано.
