Андре Лори - Дунайский лоцман
— Ты слышал о некоем Илиа Вруше? — спросил он.
— Это рыболов, который решил спуститься по Дунаю с удочкой?
— Вот именно. Так если увидишь меня с ним, не показывай вида, что знаешь меня.
Когда они расстались, Фридрих Ульман исчез в верхней части города, а Карл Драгош направился в гостиницу «Золотой крест», где заказал обед.
Десяток застольников уже разговаривали о том, о сем, когда Карл Драгош занял место. Он ел с большим аппетитом и не вмешивался в разговор. Напротив, он слушал как человек, имеющий привычку не пропускать мимо ушей всего, что говорится вокруг него. И он услышал, как один из собеседников спросил у другого:
— Ну, что новенького об этой знаменитой банде?
— Не больше, чем о знаменитом Бруше, — ответил тот. — Его ждут в Ратисбоне, но, кажется, он еще не появлялся.
— Это странно.
— Если только Бруш и глава шайки не одно и то же лицо.
— Вы смеетесь?
— Гм… Кто знает?
Карл Драгош широко раскрыл глаза. Вот уж второй раз предлагалась его вниманию эта гипотеза, очевидно, висевшая в воздухе. Но он ответил на нее незаметным пожатием плеч и окончил обед, не сказав ни слова. Все это шутки. Видно, он хорошо осведомлен, этот болтун, который даже не знает о прибытии Илиа Бруша в Ратисбон.
Окончив обед, Карл Драгош спустился на набережную. Там, вместо того чтобы сразу направиться к барже, он задержался на старом каменном мосту, соединяющем Ратисбон и Штадт-ам-Хоф, его пригород, и задумчиво смотрел на реку, где еще скользили суда, спешившие воспользоваться угасающим светом дня.
Он совершенно забылся в своем созерцании, когда чья-то рука ударила его по плечу, и он услышал знакомый голос:
— Можно подумать, господин Йегер, что все это вас интересует.
Карл Драгош повернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Илиа Бруша.
— Да, — отвечал он, — это движение по реке очень любопытно. Я не перестаю его наблюдать.
— Ну, господин Йегер, оно вас заинтересует гораздо больше, когда мы спустимся в нижнюю часть реки, где судов намного больше. Вот увидите, когда мы будем у Железных ворот… Вы их знаете?
— Нет, — ответил Драгош.
— Нужно это видеть, — заявил Илиа Бруш. — Если нет в мире реки прекраснее Дуная, то на всем протяжении Дуная самое красивое место — Железные ворота!..
Тем временем мрак совсем сгустился. Большие часы Илиа Бруша показывали более девяти часов.
— Я был внизу, на барже, когда заметил вас на мосту, господин Йегер, — сказал он. — Я подошел сюда напомнить, что завтра мы отправляемся очень рано, и потому сделаем хорошо, если ляжем спать.
— Я с вами согласен, господин Бруш, — ответил Карл Драгош.
Оба спустились к реке. Когда они обогнули мост, пассажир спросил:
— А как с продажей нашей рыбы, господин Бруш? Довольны вы?
— Скажите, я очарован, господин Йегер! Я вам вручу не менее сорока одного флорина!
— Что составит уже шестьдесят восемь с полученными ранее двадцатью семью. И мы еще только в Ратисбоне!.. Ого, господин Бруш, дельце кажется мне не совсем плохим!
— Я тоже начинаю так думать, — согласился рыболов.
Спустя четверть часа они спали друг против друга, и с восходом солнца суденышко было уже в пяти километрах от Ратисбона.
Ниже этого города берега Дуная совершенно различны. На правом расстилаются до горизонта плодородные равнины, богатая сельская местность, где нет недостатка ни в фермах, ни в деревнях; левый берег изобилует глухими лесами, и там поднимаются холмы, сливающиеся с Богемским лесом.[15]
Проезжая, господин Йегер и Илиа Бруш могли заметить повыше городка Донаустауф летний дворец князей Тур и Таксис и старинный епископский дворец Ратисбона. Далее, на горе Савальтор возвышалась Валгалла, или «Жилище избранных», род Парфенона,[16] построенная королем Людвигом под баварским небом и не имеющая ничего общего с греческим. Внутри музей, где находятся бюсты германских героев, но музей не так восхищает, как прекрасная внешность здания. Если Валгалла и не может равняться с афинским Парфеноном, она лучше того здания, которое воздвигли шотландцы на одном из холмов Эдинбурга, этой «старой коптильни».
Велико расстояние от Ратисбона до Вены, особенно по извилинам Дуная. На этом водном пути длиной около четырехсот семидесяти пяти километров значительные города редки. Можно отметить только Штраубинг, складочное место земледельческих продуктов Баварии, где баржа остановилась вечером 18 августа, Пассау, куда она прибыла 20-го, и Ленц, который она миновала днем 21-го. Помимо этих городов, из которых два последних имеют некоторое стратегическое значение, но не насчитывают и по двадцать тысяч жителей, больше нет значительных поселений.
За отсутствием созданий рук человеческих турист может бороться со скукой, наблюдая разнообразное зрелище берегов великой реки. Ниже Штраубинга, где Дунай достигает ширины в четыреста метров, он снова начинает суживаться, меж тем как первые отроги Ретийских Альп мало-помалу подымают его правый берег.
В Пассау, построенном при слиянии трех рек — Дуная, Инна и Ильса, из которых две первые входят в число самых значительных в Европе, Германия остается позади, и правый берег становится австрийским чуть пониже города; левый же берег начинает входить в империю Габсбургов только на несколько километров ниже. Здесь ложе реки представляет собой долину шириной всего около двухсот метров, а дальше, на пути к Вене, оно то расширяется, образуя настоящие озера, усеянные островами и островками, то еще больше суживается, и тогда воды глухо шумят среди крутых берегов.
Илиа Бруш, казалось, совсем не интересовался этой сменой разнообразных и всегда прелестных картин и лишь старался во всю силу своих мускулов ускорить бег лодки. Впрочем, такое равнодушие вполне можно было объяснить тем вниманием, с которым нужно было следить за движением суденышка. Помимо трудностей, представляемых песчаными мелями, трудностей, являющихся, так сказать, разменной монетой дунайской навигации, приходилось бороться и с более серьезными. За несколько километров до Пассау Бруш должен был преодолеть стремнины Вильсхофена, а ста пятьюдесятью километрами ниже, за Грейном, одним из самых жалких городков Верхней Австрии, находились ужасные пороги Штрудель и Вирбель.
В этом месте долина превращается в узкий коридор, зажатый дикими крутизнами, между которыми кипят стремительные воды. В старину многочисленные подводные камни делали проход еще более опасным, и нередко суда терпели там большой ущерб. Теперь опасность значительно уменьшилась. Сильнее всего мешавшие движению скалы, тянувшиеся от одного берега до другого, взорваны. Пороги утратили былую ярость, водовороты перестали так сильно кружить суда, и катастрофы сделались значительно реже. Все же и большие шаланды и маленькие лодки должны принимать серьезные предосторожности.
