Жюль Верн - Дети капитана Гранта
Последние слова капитана утонули в поцелуях и ласках, которыми его осыпали Мери и Роберт. И тут только капитан узнал, что своим спасением он был обязан неразборчивому документу, тому самому, который он через неделю после крушения вложил в бутылку и бросил в море.
Но о чем думал Жак Паганель во время рассказа капитана Гранта? Почтенный географ в тысячный раз перебирал в уме слова документа. Он припоминал одно за другим все три своих толкования, которые оказались одинаково неверными. Какое же из этих размытых морской водой слов относилось к рифу Мария-Тереза?
Паганель не вытерпел. Он схватил за руку Гарри Гранта.
– Капитан, – воскликнул он, – скажите же мне наконец, что содержалось в вашей загадочной записке?
При этих словах географа все насторожились: сейчас будет разгадана тайна, в которую они тщетно пытались проникнуть в течение девяти месяцев!
– Помните ли вы, капитан, содержание документа дословно? – продолжал Паганель.
– Помню совершенно точно, – ответил Гарри Грант. – Не проходило дня, чтобы я не припоминал этих слов: ведь на них была вся наша надежда.
– Какие же это слова, капитан? – спросил Гленарван. – Откройте нам их: наше самолюбие задето за живое!
– Пожалуйста, – ответил Гарри Грант. – Но, как вам известно, стремясь увеличить шансы на спасение, я вложил в бутылку три записки на разных языках. Какая из них вас интересует?
– Так они не тождественны? – воскликнул Паганель.
– Тождественны, за исключением одного названия.
– Тогда скажите нам французский текст, – сказал Гленарван, – он был наименее поврежден водой, и наши толкования основывались главным образом на нем.
– Вот этот текст слово в слово: «Двадцать седьмого июня 1862 года трехмачтовое судно „Британия“, из Глазго, потерпело крушение в тысяче пятистах лье от Патагонии, в Южном полушарии. Два матроса и капитан Грант добрались до острова Табор…»
– Как?! – воскликнул Паганель.
– «Здесь, – продолжал Гарри Грант, – терпя постоянные жестокие Лишения, они бросили этот документ под 153° долготы и 37° 11' широты. Придите им на помощь, или они погибнут».
Услышав слово «Табор», Паганель вскочил с места и вне себя воскликнул:
– Как – остров Табор? Да ведь это же риф Мария-Тереза!
– Совершенно верно, господин Паганель, – ответил Гарри Грант. – На английских и немецких картах – Мария-Тереза, а на французских – Табор.
В эту минуту полновесный удар обрушился на плечо Паганеля, так что он согнулся. Справедливость требует признать, что это майор, впервые вышедший из рамок строгой корректности, так наградил Паганеля.
– Географ! – сказал с глубочайшим презрением Мак-Наббс.
Но Паганель даже и не почувствовал удара. Что значил он по сравнению с ударом, нанесенным его самолюбию ученого!
Так значит, как рассказал он капитану Гранту, он постепенно приближался к истине. Патагония, Австралия, Новая Зеландия казались ему бесспорным местом крушения. Обрывок слова contin, который он истолковал сначала как continent (континент), постепенно получил свое подлинное значение: continuelle (постоянная); indi означало сначала indiens (индейцы), потом indigenes (туземцы) и, наконец, было правильно понято как слово indigence (лишения). Только обрывок слова abor ввел в заблуждение проницательного географа. Паганель упорно видел в нем корень глагола aborder (причаливать), между тем как это было частью французского названия острова Мария-Тереза, где нашли приют потерпевшие кораблекрушение на «Британии»: остров Табор. Правда, этой ошибки трудно было избежать, раз на всех корабельных картах «Дункана» этот остров значился под названием Мария-Тереза.
– Но все равно! – восклицал Паганель и рвал на себе волосы в отчаянии. – Я не должен был забывать об этом двойном названии! Это непростительная ошибка, заблуждение, недостойное секретаря Географического общества! Я опозорен!
– Господин Паганель, успокойтесь! – утешала географа леди Элен.
– Нет, нет! Я настоящий осел!
– И даже не ученый осел, – отозвался в виде утешения ему майор.
Когда обед был окончен, Гарри Грант позаботился о том", чтобы привести в порядок все свое хозяйство. Он ничего не брал с собой, желая, чтобы преступник наследовал честному человеку.
Все вернулись на борт «Дункана». Гленарван хотел отплыть в тот же день и потому дал приказ высадить боцмана на остров. Айртона привели на ют, где находился Гарри Грант.
– Это я, Айртон, – сказал Грант.
– Вижу, капитан, – отозвался боцман, не проявляя и тени удивления. – Ну что же, рад вас видеть в добром здоровье.
– По-видимому, Айртон, я сделал ошибку, высадив вас в обитаемых местах.
– По-видимому, капитан.
– Вы сейчас останетесь вместо меня на этом пустынном островке. Я надеюсь, что вы раскаетесь в том зле, которое причинили людям.
– Все может быть, – спокойно ответил Айртон. Гленарван обратился к боцману:
– Итак, Айртон, вы по-прежнему хотите, чтобы я высадил вас на необитаемый остров?
– Да.
– Остров Табор вам подходит?
– Совершенно.
– Теперь, Айртон, выслушайте то, что я хочу напоследок сказать вам. Вы здесь, вдали от всякой земли, будете лишены общения с другими людьми. Чудеса редки: вам не убежать с этого островка, на котором оставит вас «Дункан». Вы будете один, но вы не будете затеряны, отрезаны от мира, как капитан Грант. Люди все же будут помнить о вас, хоть вы того и не заслуживаете. Я знаю, где найти вас, Айртон, и я этого не забуду.
– Спаси вас бог, милорд, – просто ответил Айртон. То были последние слова, которыми обменялись Гленарван и боцман.
Шлюпка уже стояла наготове. Айртон спустился в нее.
Джон Манглс заранее распорядился перевезти на остров несколько ящиков с консервами, одежду, инструменты, оружие, а также запас пороха и пуль. Таким образом, боцман мог работать и переродиться в труде. У него было все необходимое, даже книги, и в их числе – Библия.
Настал последний час. Команда и пассажиры собрались на палубе. У многих сжималось сердце. Мери Грант и леди Элен не могли скрыть своего волнения.
– Это так необходимо? – обратилась молодая женщина к мужу. – Необходимо покинуть здесь этого несчастного?
– Да, Элен, необходимо, – ответил Гленарван. – Это искупление!
В эту минуту шлюпка, по команде Джона Манглса, отвалила от борта. Айртон, как всегда невозмутимый, стоя снял шапку и с суровой важностью поклонился.
Гленарван, а за ним вся команда обнажили головы, точно у постели умирающего. Шлюпка все удалялась. Все на палубе молчали.
