Владимир Обручев - Плутония. Земля Санникова

Горохов, за каждым шагом которого, по распоряжению Амнундака, следили воины, лежал на своей постели и думал, хорошо ли он сделал, что остался один у онкилонов. Если случатся опять какие-нибудь несчастия, онкилоны начнут их приписывать ему, или уходу его товарищей, или и тому и другому. Могут потребовать от него то, что он сделать не может, начнут угрожать…

Мало ли что могут придумать эти люди!

Не уйти ли тоже? Товарищи обещали ждать его двое суток. Только теперь его караулят, и уйти нелегко. А что еще намолит вечером шаман? Он совсем было приуныл, и только его жена Раку, подсевшая к нему, развлекла его своей болтовней.

В сумерки явился шаман, пошептался с Амнундаком, потом сел к огню погреть свои костлявые руки; он глядел упорно на пламя, и губы его беззвучно двигались. Потом поднял голову и сказал:

— Пора пришла!

— Женщины, берите детей и идите в жилище белых людей — оно пустое.

Сидите там, пока вас не позовут! — распорядился вождь. Горохову стало страшно. В последний раз женщин так же выслали из жилища на время моления, после которого последовала кровавая ночная жертва на берегу священного озера. О ней он узнал впервые сегодня от своей жены, которая случайно проболталась.

Не задумал ли шаман и в этот раз ввести озеро в берега посредством жертвы? И этой жертвой будет он! Он похолодел, и сердце замерло в груди.

— Иди и ты с женщинами в свое жилище!.. — обратился к нему Амнундак.

— Женщины, смотрите, чтобы он никуда не уходил, — вы отвечаете за него!

Это немного успокоило Горохова. Если бы его хотели принести в жертву, то незачем было отпускать его из жилища с одними женщинами. Если бы он знал, что Амнундак после его ухода велит двум воинам сторожить землянку снаружи, он не был бы так спокоен. Женщины наполнили опустевшую землянку смехом и болтовней, живо развели огонь и расселись вокруг него. Горохов улегся на свою постель и сейчас же протянул руку к ружью, которое всегда лежало рядом, у стенки. Ружья не оказалось. Кто его унес? Неужели товарищи? Едва ли они отняли у него это могущественное оружие. Но они тогда взяли бы и патроны; Горохов пошарил в котомке и нашел целую пачку. Очевидно, онкилоны по приказу Амнундака сегодня обшарили его постель и унесли эту страшную палку, выбрасывающую громы и молнии, чтобы лишить его возможности защищаться. Дело совсем дрянь; они, несомненно, замыслили недоброе. Горохов подозвал к себе Раку и под смех и болтовню женщин стал ее расспрашивать обиняками о намерении онкилонов. Но она не могла сообщить ему ничего определенного, только разные глупые женские разговоры о могуществе и пагубном влиянии белых колдунов. Вдруг Горохов вспомнил, что в последний раз, когда они ходили на свою базу, они принесли запасное ружье, совершенно новое, которое хотели на прощанье подарить Амнундаку. Не забыли ли его товарищи? Вот было бы счастье! Оно лежало в разобранном и запакованном виде в головах постели Горюнова, и онкилоны едва ли догадались, что этот сверток — тоже палка с молниями. Горохову захотелось сейчас же убедиться в этом. Ведь после моления ружье может очень понадобиться, чтобы защищать свою жизнь. Он отпустил Раку к остальным, а сам немного погодя перешел на постель Горюнова, объяснив, что здесь почетное место и веселее, чем в его углу. Он прилег, стал осторожно шарить и в глубине изголовья под шкурами и слоем сена нащупал сверток. Но как его развернуть и собрать ружье, не обратив на себя внимания женщин? Чем бы занять их? А не проделать ли все у них на глазах в виде фокуса, который произведет впечатление? Пожалуй, это будет самое лучшее — они увидят, что из бумаги и кусков вырастает страшная палка.

Вытащив сверток, он сел на край постели, но не рядом с женщинами, и сказал, что покажет сейчас превращение “вот этой дубинки, взятой у людоедов, в палку, выбрасывающую громы и молнии”. Некоторые женщины закричали: “Ой, не надо!”, но любопытство большинства победило. Горохов начал развязывать сверток, упакованный еще в магазине в столице; развязав бечевки, он передал их женщинам, никогда еще не видавшим подобного.

Бечевки пошли по рукам, и их разглядывали внимательно. Потом он развернул большие листы оберточной бумаги, также никогда не виданной онкилонами; и они пошли по рукам; женщины удивлялись “тонкой желтой коже”. Когда один лист, поднесенный слишком близко к огню, вспыхнул ярким пламенем, раздались крики ужаса и удивления — кожа так не горела. Пока все взоры были устремлены на пылавший лист, Горохов быстро собрал ружье — это была двустволка центрального боя, с одним нарезным стволом для пули, — взял его на прицел и воскликнул:

— Вот и палка готова!

Ближайшие к нему женщины отшатнулись и взвизгнули, воображая, что сейчас же из блестящей палки вылетит молния. Но Горохов засмеялся и сказал:

— Не бойтесь, молния вылетит только в того, кто захочет сделать мне дурное, а вы все добрые женщины.

Фокус произвел сильное впечатление: некоторые женщины знали, что у “полубелого” колдуна — так звали Горохова онкилоны между собой ввиду его смуглой кожи, в отличие от трех остальных, — сегодня унесли страшную палку, чтобы сделать его беззащитным. И вот он у них на глазах превратил какую-то дубинку в новую палку. Это нужно непременно рассказать мужчинам. Пачку патронов, бывшую при ружье, Горохов спрятал в карман, чтобы зарядить, когда понадобится. Обладание ружьем успокоило его. К нему вернулось хорошее настроение, и, держа ружье в руках, он сказал:

— А теперь, женщины, потанцуйте, как в прошлый раз, когда вы были у нас в гостях! Я вам дарю вот эти ремешки и эту кожу, а вы потанцуйте, пока там шаман призывает духов.

Приходилось повиноваться колдуну, обладавшему палкой. Но женщины вообще плясали охотно, особенно в долгую зимнюю ночь, а сейчас ведь была уже зима — снег лежал и не таял. И те, которые еще не разделись, войдя в землянку, сделали это теперь. Начался танец, описанный уже прежде, вокруг весело пылавшего костра, а Горохов, полуразвалившись на постели Горюнова, с ружьем в руках, покуривая трубку, смотрел на пляшущих женщин. Но в этот раз женщины не успели доплясаться до изнеможения — явился воин и сказал, что моление кончилось и можно вернуться в свое жилище.

— Раку останется здесь, у меня… — заявил Горохов. — Раку, слышишь!

— Амнундак сказал, чтобы и ты пришел в его жилище, — ответил воин.

— Скажи Амнундаку, что я буду спать в своем жилище и Раку останется со мной! — решительно заявил Горохов.

— Амнундак велел… — начал опять воин.

— Я не онкилон и не подвластен Амнундаку, — прервал его Горохов. — Он не может мне приказывать… Раку, иди сюда!