Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Весь день ясно, минус 25. Слабый ветер от юго-юго-запада гнал легкие белые облачка куда-то в сторону скрывающегося за горизонтом Востока. Я иногда, поднимая голову, по-хорошему завидовал той легкости, с которой они преодолевали пространство, совершенно не считаясь с застругами.

Надо сказать, что те координаты, которые я указываю в конце каждого дня, взяты из «Хроники экспедиции «Трансантарктика». Эти координаты ежедневно поступали в компьютеры штаб-квартир экспедиции в Сент-Поле и Париже, но к нам, увы, они поступали отнюдь не столь регулярно. Особенно остро мы стали ощущать отсутствие координат в первых числах Нового года. Связь с Пунта-Аренасом, где стояла яхта, бортовой компьютер которой тоже располагал ежедневными данными о наших координатах, с каждым днем становилась все хуже из-за разделяющего нас расстояния. Несколькими днями ранее мы попытались организовать радиомост: Пунта-Аренас — Беллинсгаузен — Молодежная — Восток — «Трансантарктика», но вот уже вторые сутки этот мост не действовал, яхта в эфире не появлялась. Я предложил Сане вновь попросить руководство Советской антарктической экспедиции в Ленинграде обеспечить передачу наших координат из Парижа в Ленинград и далее прямо на станцию Восток, но эта простая задача оказалась явно не по силам нашим администраторам и, несмотря на все старания Востока, он подчас узнавал наши координаты позже нас! Понятно, что при движении в такой абсолютно лишенной ориентиров местности знание координат было крайне необходимо для корректировки курса. Пока мне удавалось держаться на меридиане, но что изменилось за прошедшие два дня, я не знал и поэтому уповал лишь на то, чтобы солнце все время, не прячась за облака, крутилось за спиной. Главное — держать меридиан. Параллели мы исправно и, главное, предсказуемо накручиваем на наше колесо со скоростью примерно по 20 минут широты в день.

В ознаменование Нового года я поставил себе памятник на трассе, для чего набил снегом свой старый, подгоревший во время пожара в горах Тил комбинезон. Получился симпатичный и упитанный Боярский, весом никак не менее 120 килограммов, так что мне пришлось позвать на помощь Кейзо, чтобы приподнять монумент и прислонить его спиной к нашей очередной пирамиде. Сходство монумента с оригиналом было потрясающим и жутким. Легко было представить ужас Брайтона, вдруг увидевшего одинокого человека, сидящего среди белой пустыни… Я надеялся, что монумент просуществует в этих стабильных условиях несколько лет, напоминая всем, кто повторит наш маршрут в будущем, о нашей экспедиции. Естественно, на память о нашей встрече я сфотографировался в обнимку сам с собою.

Новогодний эфир был очень оживлен: мы слышали всех, кроме тех, кто нам был действительно нужен, а когда совершенно неожиданно и громко в общий хор включилась база Союз, напрочь заглушив еле-еле слышный голос базового лагеря, как раз сообщавшего нам координаты, Этьенн вскричал: «Послушай, Виктор! Сколько всего у вас станций в Антарктиде?!» Я отвечал: «Восемь». — «Неужели они все возьмутся помогать нам устанавливать связь?! Мы же тогда никогда не услышим более наших координат!» Я успокоил его, объяснив, что это типично русская традиция выходить в эфир в новогоднюю ночь и кричать и звать всех, кто отзовется, и что завтра этого скорее всего не будет, а останутся только те, кто постоянно работает с нами, то есть Восток и Беллинсгаузен. «Хорошо бы еще и яхта, — мрачно добавил Этьенн. — Не пойму, что у них стряслось там на борту. Неужели так много шампанского, что за ночь не выпить!» Одно утешение от радиосвязи — это обещание Сани устроить грандиозный прием в честь экспедиции с сауной, шампанским и фруктами. Мы все в ожидании. По нашим расчетам, Брайтон должен был быть у нас числа шестого или седьмого и уже от нас лететь на Восток. Саня сказал, что без труда примет и накормит экипаж «Твин оттера». Мы собирались погрузить на самолет все то, что было нам ненужным до Востока, и продолжить путь налегке с тем, чтобы Брайтон на обратном пути с Востока подвез нам еще несколько ящиков собачьего корма числа девятого или десятого. Так мы надеялись сберечь силы собак. Но все вышло по-другому.

В преддверии дня рождения профессора, имеющего быть 4 января, я сочинил огромную поэму, где постарался выложить все, что слышал когда-либо о Китае и гляциологии, и то, к чему, по моему мнению, привело слияние в профессоре этих двух казавшихся несовместимыми понятий. Вечером в японском ресторане итальянская кухня: спагетти и крабы. По данным «Аргоса», на сегодняшний день мы прошли 2395 миль, до Востока оставалось 357 миль. Лагерь в координатах: 84,11° ю. ш., 106,3° в. д. Если бы мы их знали тогда, 1 января…

Всю ночь над палаткой качался ветер. Утром он немного стих, но продолжал дуть, не поднимая поземки. Температура, как обычно, минус 25 градусов, и, как обычно, впереди белые зазубрины застругов до самого горизонта. Начинался второй день нового года. После вчерашнего разгрузочного итальянского меню утром потребовался мужской завтрак. Я бросил на дно большой кастрюли два ломтя ростбифа, засыпал их сверху сыром, покрошил ржаных сухарей, а затем залил все это взбитым с молоком яичным желтком. Кейзо, который, несмотря на кажущуюся субтильность, отличался совершенно непостижимым аппетитом, при виде всего этого великолепия даже застонал от наслаждения.

Несмотря на продолжающиеся заструги, двигались довольно уверенно и к полуденному перерыву прошли 13 миль. У некоторых собак кровоточили лапы: очень жесткая поверхность. Однако, памятуя трагический случай с Одэном, обморозившим лапу, когда мы надели на него защитный носок, мы просто не решались вновь использовать этот способ защиты, надеясь главным образом на целительные свойства собачьей слюны. После перерыва еще 13 миль и лагерь. День прошел без особых приключений. Вечером пошел на радиосвязь, поскольку оставленный мной вчера один на один с советскими станциями Этьенн не смог уловить координаты, которые Беллинсгаузен транслировал Востоку на чистейшем русском языке, несмотря на мои неоднократные просьбы передавать координаты на английском, чтобы всем было понятно. Но, увы, не помогли и мои в общем-то неплохие знания родного языка. Яхта по-прежнему молчала, парижский офис, по словам Ленинграда, не отзывается, и в итоге мы остались без координат. Саня нервничал, что не может сообщить нам координат. Я его успокоил, пообещав прочно держаться за его меридиан. Когда же кончится шампанское на яхте?! Возвращаясь из палатки Этьенна после радиосвязи и очередного заседания нашего общества, на котором мы все втроем выкурили по сигарете, я был остановлен вопросом из пирамидальной палатки Джефа и Уилла, заданным в полном соответствии с их уставом из спальных мешков. Подойдя поближе, я передал им всю полученную по радио информацию, естественно, ни словом не обмолвившись о нашем заседании. Обходя палатку, чуть было не наступил на Тьюли, лежащую рядом. Сомнений быть не могло: живот ее округлялся прямо на глазах, и было похоже, что роды будут перед Востоком. В этот день мы находились в координатах: 83,74° ю. ш., 106,4° в. д.