Джером Джером - Дневникъ паломника
Наконецъ лучъ пониманія блеснулъ на лицахъ хозяевъ, они бросились въ шкафику и достали оттуда какую-то черную бутылочку.
— Ахъ! дѣло въ шляпѣ, — подумалъ мой пріятель. — Поняли наконецъ! И радуются, видя, что я доволенъ, и хотятъ предложить мнѣ стаканчивъ вина въ знакъ дружбы, добрыя души!
Хозяева раскупорили бутылочку, налили полный стаканъ, поднесли его гостю, объясняя знаками, что онъ долженъ опорожнить его залпомъ.
— Ага! — подумалъ онъ, — поднимая стаканъ въ свѣту и умильно поглядывая на влагу — это какой нибудь рѣдкій старый мѣстный напитокъ, завѣтная бутылочка, приберегаемая для дорогихъ гостей.
Затѣмъ поднялъ стаканъ и произнесъ рѣчь, въ которой пожелалъ старикамъ долголѣтія и кучу внучатъ, дочкѣ — молодца-жениха, а всей деревнѣ — благополучія. Онъ зналъ, что хозяева не поймутъ его, но разсчитывалъ, что по его жестамъ и интонаціи они догадаются о его дружественныхъ чувствахъ. Окончивъ спичъ, онъ прижалъ руку къ сердцу, еще разъ улыбнулся, и разомъ опорожнилъ стаканъ.
Спустя три секунды онъ убѣдился, что проглотилъ сильное и вполнѣ надежное рвотное. Его слушатели поняли его жесты въ томъ смыслѣ, что онъ отравился или во всякомъ случаѣ страдаетъ сильнымъ и мучительнымъ разстройствомъ желудка, — и сдѣлали съ своей стороны все, чтобы облегчить его страданія.
Лекарство, которое они ему дали, не принадлежало къ числу обычныхъ, дешевыхъ спецій, теряющихъ свою силу, пробывъ полчаса въ организмѣ. Онъ самъ чувствовалъ, что приниматься за новый ужинъ было бы безполезно, еслибъ даже удалось его достать. Въ результатѣ, — онъ отправился спать, съ болѣе пустымъ желудкомъ, чѣмъ прибылъ въ гостинницу.
Очевидно благодарность не такая вещь, которую можетъ выразить мимъ-дилеттантъ.
Savoury, — тоже. Мы съ Б. изъ кожи лѣзли, стараясь объяснить человѣку наше требованіе, — это было просто унизительно; мы кривлялись какъ гаеры — и что же? онъ вообразилъ, что мы желаемъ сыграть партію въ домино!
Наконецъ, — точно лучъ солнца передъ человѣкомъ, блуждающимъ въ темномъ подземномъ корридорѣ, — у меня мелькнуло воспоминаніе о книгѣ нѣмецкихъ разговоровъ, лежавшей въ моемъ карманѣ.
Какъ это я не подумалъ о ней раньше! Столько времени мы ломались и ломали головы, стараясь объяснить наши желанія невоспитанному германцу, а между тѣмъ у насъ подъ руками книга, написанная спеціально для такихъ случаевъ, — книга, составленная въ тѣхъ видахъ, чтобы англійскіе путешественники, обладающіе подобно намъ лишь скудными свѣдѣніями въ нѣмецкомъ языкѣ, могли удовлетворять свои скромныя требованія, путешествуя по фатерланду, и вернуться изъ поѣздки цѣлыми и невредимыми.
Я поспѣшилъ достать книгу и принялся отыскивать діалоги, имѣющіе отношеніе къ важному вопросу о питаніи. Такихъ не оказалось!
Тамъ былъ длинный и страстный разговоръ съ прачкой, о которомъ мнѣ и вспомнить совѣстно. Около двадцати страницъ было посвящено разговору между необычайно терпѣливымъ сапожникомъ и крайне раздражительнымъ и по натурѣ недовольнымъ заказчикомъ, — заказчикомъ, который проболтавъ около двадцати минутъ и примѣривъ повидимому всѣ сапоги, находившіеся въ магазинѣ, уходитъ со словами:
— А впрочемъ, сегодня я ничего не куплю. До свиданія.
Отвѣтъ сапожника не приведенъ. Вѣроятно онъ выразился жестомъ, сопровождавшимся примѣчаніями, которыя, по мнѣнію составителя, не могутъ понадобиться христіанскому туристу.
Этотъ разговоръ съ сапожникомъ по истинѣ поражалъ своей обстоятельностью. Должно быть составитель книжки жестоко страдалъ отъ мозолей. Я могъ-бы заговорить любаго нѣмецкаго сапожника, отправившись въ нему съ этой книжкой.
Затѣмъ слѣдовали двѣ страницы водянистой болтовни при встрѣчѣ съ знакомымъ на улицѣ? — «Мое почтеніе, сударь или сударыня». — «Съ праздникомъ!» — «Какъ поживаетъ ваша матушка!..» — Какъ будто человѣку, не знающему двухъ словъ по нѣмецки, придетъ въ голову останавливать на улицѣ иностранца и спрашивать, какъ поживаетъ его матушка.
Были тутъ еще «разговоры въ вагонѣ», — разговоры между путешествующими лунатиками, — и діалоги во время переѣзда. — «Какъ вы себя чувствуете?» — «Пока довольно сносно; не знаю только, на долго-ли». — «О, какія волны! Мнѣ очень скверно, я сойду внизъ. Велите пожалуйста дать мнѣ чашку». — Желалъ бы я знать, кто, находясь въ такомъ положеніи, вздумаетъ выражать свои ощущенія по книгѣ нѣмецкихъ разговоровъ!
Въ заключеніе сообщались германскія пословицы и «Идіотизмы», подъ которыми на всѣхъ языкахъ подразумѣваются повидимому «фразы для идіотовъ»: — «Не сули журавля въ небѣ, а дай синицу въ руки». — «Время приноситъ розы». — «Орелъ не ловитъ мухъ». — «Не покупай кошку въ мѣшкѣ», — точно есть цѣлый классъ людей, которые покупаютъ кошекъ именно такимъ способомъ, чѣмъ и пользуются недобросовѣстные продавцы, подсовывая кошекъ плохого качества.
Перелистовавъ эту галиматью, я не нашелъ ни словечка насчетъ «Savoury». Въ главѣ «пища и питье» попались «ежевика», «фиги», «ирга» (что это такое — не знаю; никогда не слыхалъ о такомъ кушаньѣ), «каштаны» и тому подобныя вещи, которыхъ врядъ-ли это потребуетъ даже у себя на родинѣ. Были тутъ масло и уксусъ, перецъ, соль и горчица, но того, съ чѣмъ ихъ ѣдятъ, не было. Я могъ бы спросить крутыхъ яицъ или порцію ветчины, но я не хотѣлъ крутыхъ яицъ или порцію ветчины. Я хотѣлъ яичницу съ зеленью, а объ этомъ блюдѣ авторы «Маленькаго карманнаго гида» очевидно никогда не слыхали.
По возвращеніи въ Англію я пробѣжалъ, изъ любопытства, три или четыре «Книги разговоровъ» или «Англо-нѣмецкихъ діалоговъ», предназначенныя для того, чтобы облегчить англійскому путешественнику объясненія съ нѣмцами, и пришелъ къ заключенію, что та, которой я пользовался, дѣльнѣе и практичнѣе всѣхъ.
Потерявъ всякую надежду столковаться съ лакеемъ, мы предоставили ему дѣйствовать, какъ знаетъ, а сами положились на милость Провидѣнія. Десять минутъ спустя передъ нами дымилась горячая яичница съ клубничнымъ вареньемъ, густо посыпанная сахаромъ. Мы набухали въ нее перца и соли, стараясь заглушить сладкій вкусъ, но вышло все-таки не особенно хорошо.
Позавтракавъ, мы обратились къ росписанію поѣздовъ, посмотрѣть, когда идетъ поѣздъ въ Оберъ-Аммергау. Я нашелъ одинъ, отходившій въ 3 ч. 10 м. Повидимому, это былъ прекрасный поѣздъ; онъ нигдѣ не останавливался и желѣзнодорожное начальство очевидно гордилось имъ, такъ какъ напечатало о немъ жирнымъ шрифтомъ. Мы рѣшились съ своей стороны оказать ему уваженіе.
Чтобы скоротать время, мы пошли бродить по городу.
Мюнхенъ красивый, опрятный, большой городъ; въ немъ много прекрасныхъ улицъ и пышныхъ зданій, но несмотря на это и на стосемидесятитысячное населеніе, отъ него вѣетъ тишиной и захолустьемъ. Торговля идетъ не бойко на его широкихъ улицахъ, и покупатели рѣдко заглядываютъ въ элегантные магазины. Впрочемъ, на этотъ разъ онъ глядѣлъ оживленнѣе, по случаю воскреснаго дня. На улицахъ толпились горожане и поселяне въ праздничныхъ платьяхъ, среди которыхъ живописно выдѣлялись старинные средневѣковые костюмы южныхъ крестьянъ. Мода, въ своей безпощадной войнѣ противъ разнообразія и своеобразія формъ и красокъ, потерпѣла постыдное пораженіе въ горахъ Баваріи. До сихъ поръ, въ праздничный день, широкоплечій, загорѣлый пастухъ Оберланда надѣваетъ, поверхъ бѣлоснѣжной рубашки, куртку, обшитую зеленымъ шнуркомъ, стягиваетъ кушакомъ у таліи короткіе штаны, нахлобучиваетъ на длинные кудри высокую шляпу съ перомъ, и обувъ на босу ногу огромные башмаки, отправляется въ своей Гретхенъ.
