Иржи Ганзелка - Там, за рекою, — Аргентина

Пампа с неисчислимыми стадами скота, дешевая рабочая сила, недостаток отечественного капитала, непосредственная близость океана и одной из самых оживленных торговых артерий мира — все это вместе взятое было слишком сильной приманкой. В Бериссо, на южной и юго-восточной окраинах молодой Ла-Платы, выросли гигантские бойни, консервные заводы, холодильники компании «Свифт». В наспех построенные убогие рабочие кварталы переселились тысячи безработных, и вскоре в путешествие по свету отправились первые мешки мороженого мяса с маркой «Ла-Плата».

Музей и бойни.

Немножко странное сочетание костей, окаменевших миллионы лет назад, и костей, которые мясники в белых фартуках сбрасывают в стоящие возле транспортеров корзины, отчетливо представляя себе, что количество этих костей прямо пропорционально зарплате.

Дорога к этой Ла-Плате начинается с петляния среди верениц грузовиков, конных упряжек и портовых складов в южном предместье Буэнос-Айреса. Затем, вырвавшись с окружной авениды Хенерал Пас, минуешь огороды и пригородные сады вперемешку с покосившимися ранчо и внезапно оказываешься на одном из прекраснейших аргентинских шоссе. С окружающей пампой случилось что-то невероятное. На огромных просторах она исчезла в тени молодых лесов. Вдоль шоссе через равные промежутки мелькают макеты деревьев из крашеных досок с бесконечными восклицаниями: «Más arboles! Más arboles!» — «Больше деревьев! Больше деревьев! Больше деревьев!..»

Это несколько запоздалая попытка вернуть леса на сотни тысяч квадратных километров пампы, полусухая трава которой не в состоянии задержать влагу. Сегодняшняя Аргентина стремится замолить хотя бы малую долю грехов, которые совершили здесь предшествующие поколения расхитителей и спекулянтов. Их рецепт наживы был прост: за бесценок покупали часть леса и вырубали. Доход от леса, как правило, в несколько раз превышал стоимость земельного участка, который оставался в придачу для дальнейших спекуляций. Это привело к тому, что изделия из дерева в статьях аргентинского импорта оказались на втором месте после текстиля и составляют ежегодно около 100 миллионов песо. А леса, загнанные куда-то в субтропическую зону на севере, пришлось превратить в охраняемые заповедники.

Странное дело: чем проще рельеф, чем прямее улицы и кварталы, тем труднее в них ориентироваться. Это относится к большинству аргентинских городов, разрезанных на куадры. К Ла-Плате это относится вдвойне. Шахматную доску авенид и нумерованных калье здесь еще пересекли диагоналями. Улицы, авениды, аллеи, кварталы похожи друг на друга как две капли воды. Пока взгляд не задержится на чем-нибудь более или менее выразительном в архитектуре, кажется, что находишься в лабиринте.

По приезде в Ла-Плату невольно ждешь, что вот-вот, наконец, появится центр этого города с четвертьмиллионным населением. Он вырос американскими темпами, но на горизонте пампы не увидишь ничего, напоминающего небоскребы. А по пути к центру города напрасно надеешься встретить оживленное уличное движение или сутолоку торговых кварталов.

Выезжаешь на Пласа-де-Армас и удивляешься: по плану города здесь должна быть центральная площадь. А взору предстают низкие здания, зеленые аллеи вдоль широких тротуаров. Всюду солнце, воздух, тишина — полная противоположность тесному, подавляющему Буэнос-Айресу. Поэтому картина, которую мы увидели, выходя из машины, органично вписалась в эти буколические рамки: за углом раздался топот конских копыт, примчался гаучо в широких бомбачас. Один миг — и узда уже обвила столб, а сомбреро сдвинуто на затылок. И не успели мы опомниться, как дверь с надписью: «Peluquería» — «Парикмахерская» — уже закрылась. На площади никто даже и не взглянул на приезжего!

Наполовину скрытое в парке Ираола, живет своей каменной жизнью здание, которое вряд ли могло бы найти более спокойное место, чем Ла-Плата. То же название, что и парк, носит музей, во мгновение ока переносящий вас в совершенно иной мир.

Как не вспомнить в его стенах василисков Плиния, непобедимых царей всех зверей, проделки сказочных ведьм и страшилищ, газетные статьи о лохнесском[20] чудовище или хотя бы бабушкины сказки о драконах! При небольшой доле фантазии вы встретите в залах лаплатского музея все эти диковинные чудища. Правда, палеонтологи, педантично придерживаясь научной истины, осторожно выташили на свет божий сотни тонн костей, не менее осторожно очистили их мягкими щеточками, измерили, взвесили, сфотографировали со всех сторон, сделали сравнительные таблички, описали каждую мелочь и затем всех этих ископаемых вторичного и третичного периодов с помощью кранов, балок и скрытых железных каркасов составили так хитро, что, входя в каждый новый зал, невольно отступаешь на шаг назад. Вот на вас набрасывается страшилище, голова которого невелика, зато хвост так огромен, что едва уместился бы и в пяти жилых комнатах. Другое чудовище готово откусить вам голову; чтобы лучше разглядеть возмутителей своего спокойствия и удобнее напасть на вас, оно выгнулось дугой к самому потолку, достигнув крон доисторических пиний. Сразу же за дверьми вас подкарауливает новое чудище, с широко расправленными крыльями, с головой, вооруженной крокодильей пастью, с хвостом, напоминающим электрического ската на длинном шесте, с когтями, которым позавидовал бы любой горный орел.

Господи, ну как же после этого людям было не выдумать фантастических сказок и фантасмагорий!

Но именно в этот момент подоспели палеонтологи, чтобы трезво вернуть вас к реальной действительности. Сюда, пожалуйста, — вот этот экспонат представляет собой останки позднеюрского гигантского ящера (такие слова, как страшилище, чудовище и другие, считаются здесь низкими), которого откопали в Вайоминге. Он называется Diplodocus Carnegie, имеет 102 позвонка, некоторые из них достигают удивительных размеров. Еще бы, один такой позвонок весит полцентнера и мог бы на привале у костра служить удобной скамейкой. Кроме всего прочего, этот Diplodocus отличается тем, что из всех позвоночных он имел относительно самую маленькую голову, а следовательно — и мозг. Где уж тут говорить о мозге, мысленно возразите вы беззащитной табличке со сведениями о Diplodocus'e, если обладатель его довольствовался травкой и пропитание для 27 метров своего туловища скромно отыскивал где-то в болотах, среди мелкой живности.

Совсем, видимо, иной характер был у его коллеги — Tyrannosaurus rex, тоже гигантского ящера, обитающего в соседней комнате. В длину, правда, он никогда не превышал десяти метров. Зато зубастая пасть его наводила ужас на все живое. Хищник, ничего не скажешь. Своей вертикальной походкой на двух ногах он больше всего напоминает человека, а также немного кенгуру. Где-то в древнейших меловых пластах в штате Юта обнаружили его следы, оставленные, видимо, в тот момент, когда Tyrannosaurus гнался за своей жертвой. Трехпалые отпечатки шириной 79 сантиметров, говорили о том, что погоня была для него сущим пустяком: что ни шаг, то 376 сантиметров!