Дмитрий Быстролетов - В старой Африке
Граф изобразил на лице любезную улыбку:
— Вы вспомнили что-то приятное, геер ван Эгмонд? — О, да… Нашел наконец подлинную сахарскую экзотику!
После обеда Гай пошел отдохнуть, но вдруг вспомнил слова Лионеля о дуаре. Подумал, вздохнул и поплелся искать капрала. И в самом деле, Сахара — это мертвое царство солнца и жары — так какой смысл смотреть ее вечером?
— Простите, мсье, — остановился вдруг капрал, когда они Уже направились к воротам. — Нам нужно захватить еще одного спутника.
Он рысцой побежал к офицерскому домику и вернулся с вертлявой белой собачкой.
— Это Пиф, любимец господина младшего лейтенанта Де Роэля. Мсье де Роэль желает, чтобы Пифа водили иногда прогуляться за стены.
В руке у капрала на шелковых ленточках болтались щегольские ботиночки для грудного младенца — пара красных и пара желтых. Сайд присел и стал, пыхтя и обливаясь потом, прилаживать обувь на собачьи лапки.
— Зачем? Ведь будет тяжело идти!
— Конечно, но песок такой горячий, что собачка обожжет лапки. Без ботинок Пиф и сам не пойдет, он уже ученый.
Крепость представляла собой группу построек и навесов, обнесенных высокими глинобитными стенами. Она казалась Гаю до крайности накаленной, но там все-таки можно было жить, спрятавшись от прямых солнечных лучей. Но когда они вышли за ворота, Гай сразу же прикрыл глаза рукой от нестерпимо режущего света. В лицо ударил обжигающий жар. Воздух поднимался струйками, и все вокруг как бы шевелилось: дрожали близкие стены крепости, извивались невдалеке стройные стволы пальм, пошатывались дальние горы. Но это движение было мертвым и лишь подчеркивало страшную безжизненность окружающего.
Вот она — пляска Серой Смерти!
Сто шагов до становища показались длинной дорогой. Гай тащился, неся на голове и плечах невыносимый груз солнечных лучей. Подошвы горели. Молча подошли они к первому шалашу, разбитому в жидкой тени пальм. Слабый огонек тлел под ржавой консервной банкой, в которой варилась мутная похлебка. Оборванная женщина, сидя на корточках, терла горячим песком грудного младенца, отчаянно визжавшего не то от боли, не то от испуга.
— Купает ребенка, мсье, — пояснил капрал.
— А воды разве нет?
— Воды хватает только для питья. Каждый член семьи получает паек на день. Вода раздается всем, вплоть до ребят.
— А если кто-нибудь от жажды выпьет весь паек?
— Этого не бывает — здесь умеют ценить воду. С детства приучаются расходовать ее глотками.
— Ну, а если ребенок прольет свой паек?
— Невозможно, мсье.
— Полноте, Сайд, ребенок всегда останется ребенком.
— Не здесь, мсье.
— Так может же лопнуть кувшин?
— Его владелец останется без воды.
— Даже если он ребенок? И никто ему не одолжит воды? Капрал пожал плечами.
— Гм, что значит — «одолжить свою воду»? Я не понимаю! — тихо сказал он.
Женщина терла младенца, не поднимая головы.
— Спросите, как зовут девочку?
Сайд перевел вопрос. Мать, не отвечая, продолжала заниматься ребенком. Тогда капрал слегка тронул ее носком сапога и грубо повторил вопрос. Женщина подобрала под себя ребенка, втянула голову в плечи и замерла.
— Что она — глухая, что ли?
— Боится.
— Чего ей бояться?
Сайд неопределенно повел в воздухе рукой, но ничего не ответил. Они побрели дальше. Там и сям сидели или лежали люди — одни лениво отмахивались от мух, другие играли в кости, но вяло, словно нехотя. Только у одной палатки группа мужчин, громко ругаясь, чинила сбрую. Гай подошел ближе, надеясь увидеть оригинальные изделия. Напрасно — сбруя была армейская.
— Наш каптер дает из крепости, — пояснил Сайд.
Люди были одеты в рваное армейское тряпье — кто в рубашку, кто в трусы. На одной лохматой голове торчала засаленная фетровая шляпа с дырявыми полями.
— Странно… Не видно ни бурнусов, ни тюрбанов!
— Да, заснять здесь нечего. Одна рвань. Приезжие господа ругаются. В Париже все красивее, правда, мсье?
— Почему они не носят своих национальных костюмов?
— Откуда же их взять? Раньше туземцы сами обслуживали себя: ткани шли из Египта и Судана в обмен на гвинейское золото, шкуры и слоновую кость. Здесь, в Сахаре, население жило с перевозок: на караванных путях кипела большая торговля— она кормила и мегаристов, и воинов-охранников, и проводников, и поставщиков воды, пищи и приюта. Всем хватало работы, люди были нужны и поэтому жили сытно. Хорошо жили, весело! А теперь грузы идут на машинах, услуги туземцев никому не требуются. Сахара пустеет. Эти бездельники и оборванцы — лишние люди… Только мешают…
— Гм… Мешают… Однако они у себя дома!
— Считайте как хотите, мсье. Я полагаю, что у них и дома теперь нет. Был, да весь развалился. Здесь процветали ремесла— производили оружие, обувь и кожи, даже ювелирные изделия. А теперь предметы обихода делать невыгодно — дешевле купить фабричные. А на безделушки денег нет. С этим все кончено, мсье.
— Однако же и покупной одежды не видно.
— Да, конечно, заработка не хватает… Приходится жить подаянием. Мы бросаем, они подбирают.
Гай бродил между шатрами. Всюду то же — нищета, молчание, серая пыль. «Вот тебе и сахарская экзотика, черт ее подери! Сахара — без экзотики!»
— Где же вода? — повернулся он к Сайду.
— Да ведь я доложил, мсье: каждый член семьи…
— Не то, Сайд, где источник?
— В крепости, мсье. Гай остановился.
— Как в крепости?
— Очень просто: оставить его снаружи, здесь наберется много всякого сброда. Источник у нас. Есть чистый бассейн, все как следует. Koгда он наполняется, мы подаем воду сюда по утрам.
— А если останется лишняя вода? Где же озеро или хоть лужа? Ведь растут же здесь пальмы — значит, в почве есть влага.
— Да, она проходит под землей с гор и после дождей. Отсюда и пальмы. Когда остается вода сверх нужды в крепости и пайка дуара, ее спускают в землю.
Они помолчали. Гай зажег сигарету и бросил ее — рот высох, курить было невозможно.
— Заглянуть в шатер можно?
— Почему же нет? Никто не возразит ни слова.
— Да, это верно…
Они подошли к шатру. Капрал откинул ногой дырявую полу. Пахнуло потом и гнилью. Гай отвернулся. Сайд изобразил на лице заботливую улыбку.
— Скверно пахнет, мсье. Туземцы моются только песком. Тело песок чистит неплохо, но голову… Представьте себе женщин, мсье. Ведь тут бывали и роды, и они обошлись без капли воды для матери и ребенка! Скверная жизнь!
Запах гнили назойливо щекотал ноздри. Казалось, среди шатров и пальм неподвижно повисло зловонное облако. Посетители в нерешительности остановились, не зная что делать.
