Сергей Кулик - Черный феникс. Африканское сафари
Когда корова выдоена, мада встает, моет руки из рога, который подносит ему юноша, и направляется к следующему животному. Подоенную корову подводят к костру, окуривают травами, запах которых отгоняет на поле слепней, смазывают соски сажей, чей горький вкус не позволяет телятам лакомиться молоком, и только после этого выпускают на пастбища. А глиняные крынки, где еще вздувается и лопается молочная пена, относят женщинам. В их обязанности входит приготовление безахи — молочных продуктов.
Глава восьмидесятая
Скотовод приобщается к земледелию. — 2,5 га — предел возможностей крестьянской семьи. — В Африке люди умирают не от болезней с экзотическими названиями, а от тривиального голода. — Сложная проблема простой мотыги. — Не погубит ли плуг африканские почвы? — Экологические проблемы, порожденные подсечно-огневой системой. — Черное дерево… на удобрения. — Огня не боится лишь птица-секретарь. — Переложное сельское хозяйство становится непригодным для Бурунди
Таких скотоводов можно было бы назвать «настоящими тутси», поскольку они свято придерживаются традиции. Однако, оглядевшись вокруг, я вдруг понял, что они нарушили одну из главных заповедей своих гордых предков: начали заниматься земледелием. Прямо за загоном для скота зеленело 200–300 молодых кофейных деревцев.
Скотовод, приобщившийся к земледелию, и земледелец, который завел в своем хозяйстве пару коров, по нашим понятиям, явление обычное. Но для сегодняшней Африки это новость, причем имеющая огромнейшее экономическое значение. В Бурунди, где скотовод-тутси соседствует с земледельцем-хуту, этот процесс, пожалуй, вырисовывается ярче и отчетливее, чем в других странах Африки.
Веками скотоводство и земледелие у большинства народов Африки были разобщены сложной системой не только экономических перегородок, но и племенных предрассудков. Скотоводы, правда, остаются в выигрыше: употребляя в пищу молоко, кровь и мясо, они обеспечивают себя необходимым числом калорий. Земледельцы же, которые зачастую не видят на своем столе ничего, кроме бананов и корнеплодов, довольствуются полутора тысячами калорий в день, тогда как, например, рацион европейца содержит три тысячи калорий.
Землепашец без скота и сегодня подобен российскому безлошадному крестьянину дореволюционного времени. Не имея тягла, он по сей день не может поменять мотыгу на плуг. А самое большее, что может обработать в год мотыгой африканская семья, в которой четыре-пять трудоспособных членов, а остальные — старики и дети, — это два с половиной гектара. Слишком тяжело отвоевать у саванны землю, слишком тяжело отстоять потом поле от настойчиво лезущих из земли сорняков, уберечь его от беспощадных лучей солнца, размывающих ливней, испепеляющей засухи, саранчи и других вредителей. Два с половиной гектара, обрабатываемые отсталыми методами, не могут без помощи животноводства прокормить крестьянскую семью.
Европейцу, привыкшему к трактору и комбайну, вытеснение мотыги плугом кажется делом легким. В Африке же, где внедрение плуга стало центральной проблемой технического перевооружения сельского хозяйства, этот процесс оказался мучительно сложным. Почти везде он тормозится нехваткой скота. Но в Бурунди, где крестьянский двор с коровой не редкость, замена мотыги плугом может произойти куда быстрее, чем в других государствах.
Конечно, скот в Бурунди есть еще не в каждой семье и, пожалуй, не на каждом холме. Но чтобы вспахать поле, всегда можно нанять кого-либо из соседей, имеющих быка и плуг. В таком случае рождается очень интересная форма социальных отношений: более богатый крестьянин — владелец скота — обрабатывает поле бедняка. Но он выступает здесь уже не как батрак, а как предприниматель, сдающий напрокат «технику».
Незадолго до приезда в Бужумбуру я разговаривал в Дар-эс-Саламе с французским ученым Рене Дюмоном, крупным знатоком аграрных проблем современной Африки, автором нашумевшей во всем мире книги «Черная Африка плохо начинает».
— Использование в Тропической Африке плуга тоже проблема, — говорил он мне. — По-моему, допускать, что здешние крестьяне, тысячелетиями обрабатывавшие землю мотыгой, были не способны изобрести плуг, — значит быть расистом. Крестьянин не мог не изобрести плуг. В Древнем Египте его применяли уже три тысячи лет тому назад, и он, как и многие культурные растения, должен был попасть с Нила в Тропическую Африку. В металле здесь тоже никогда не было недостатка. Почему же в Тропической Африке нет плуга? Дело в том, что это орудие в простейшей своей форме не соответствует местным условиям.
— Но ведь вы, профессор, не будете защищать теорию о том, что африканские почвы непригодны для обработки орудиями более сложными, чем мотыга? — спросил я.
— Я бы сказал так: они пригодны для обработки или мотыгой, или орудиями более сложными, чем простейший плуг. Потому что простейший плуг зачастую губит плодородие африканской земли. В Западной Африке, особенно в Кот-д’Ивуаре, где прослойка зажиточных африканских крестьян, имеющих плуг, появилась гораздо раньше, чем в восточной части континента, результат применения этого орудия оказался самым неожиданным: плодородные почвы превратились в бедленд, началась устрашающая эрозия. То же повторяется в Руанде и Бурунди, холмы которых начали разрушаться оврагами. Эрозию можно предотвратить, если наряду с плужной обработкой внедрять правильный севооборот, проводить лесонасаждения. Можно справиться и с другой проблемой, вызванной тем, что почвенная микрофлора в Африке селится лишь в самом верхнем горизонте. Там, где используют плуг, не переворачивающий пласта, а еще лучше — дисковую борону, мотыга явно проигрывает.
Но главное — чтобы приспособленный к африканским условиям плуг, не говоря уже о бороне и тракторе, появился именно тогда, когда начнется отмирание подсечно-огневой системы. Огонь разрушает почву, убивает микрофлору, губит водозащитные леса, приносит много бед, о которых, быть может, современной науке еще даже неизвестно.
Саванна горит… Кто из ездивших по глубинной Африке не видел этого завораживающего и одновременно жуткого зрелища, когда огонь охватывает все вокруг, раскаляет и без того горячий воздух, гудит на ветру и потрескивает, поглощая мириады травинок!
Возвращаясь из Ругомбо в Бужумбуру кружным путем, через Нгози, я увидел впереди зловещую черную тучу. Дождь в Бурунди, не знающей асфальтированных дорог, не сулил ничего хорошего, и я прибавил газу, надеясь добраться до цели раньше, чем потоки воды превратят грунт в месиво грязи.
