Владимир Обручев - Плутония. Земля Санникова
— Только зря прокатились? — прибавил Никифоров.
— Все, все утонули? — прошептала Аннуир, побледнев.
Ордин, конечно, успокоил ее.
— Вот единственные утопленники, которых мы нашли, — пошутил Горюнов, вытаскивая из байдары женские костюмы и передавая их Аннуир.
Объединенными усилиями втащили байдару наверх: с подъемом ее на уступ пришлось возиться, так как за день обрыв над сугробом увеличился до двух с половиной метров, потому ли, что сугроб, омываемый водой, стал расползаться, или потому, что дно котловины продолжало медленно опускаться. Для более удобного сообщения казак устроил уже лестницу из ледяных глыб.
За обедом рассказали друг другу события дня. Трое оставшихся проложили тропу-лестницу на обрыв над уступом и побывали уже наверху, видели довольно близко открытое море. Но неожиданно, вскоре после отъезда остальных товарищей, на сугроб с лестницей вылезли из воды два огромных медведя и стали подниматься наверх, очевидно рассчитывая спасаться от наводнения вместе с людьми на уступе. Такое соседство, конечно, было очень нежелательно, и пришлось встретить косолапых выстрелами: один упал на сугробе и скатился в воду, второго убили уже на уступе. Запас свежего мяса на дорогу оказался очень кстати.
В одеяле и женской одежде, выловленной Ординым из землянки, Аннуир признала вещи Аннуэн.
КАТАСТРОФА
Перед закатом солнца Горюнов и Ордин поднялись на обрыв посмотреть, что делается вне котловины, стены которой стесняли их кругозор в течение всего лета. Покрытый сплошь снегами — словно лета и не бывало — южный склон Земли Санникова спускался полого к морю, все еще скованному льдами километров на пять от подножия. Но дальше видно было широкое, до южного горизонта, пространство открытой воды, по которой плавали льдины и целые ледяные поля. Для переезда в байдаре это море было слишком широко; байдара не могла вместить всех людей, груз и собак. Приходилось или ждать, пока осенние морозы скуют море и сузят открытую воду, или идти на восток в надежде, что там льды тянутся дальше на юг, а с другой стороны держатся вблизи острова Котельного и дадут возможность совершить переправу в два приема.
— Мы теперь словно потерпевшие кораблекрушение на острове, — сказал Ордин: — сзади вода, спереди вода, а в середине огонь да беда; кажется, так говорится в сказке.
— Ну, пока еще огня нет, но воды и беды достаточно, — ответил Горюнов. — Оглянитесь назад.
Земля Санникова действительно имела вид огромного озера. В бинокль можно было различить фонтаны гейзеров, бивших в нескольких местах средней части котловины. Накануне еще в это время перед глазами лежали покрытые зимним саваном поляны и леса; теперь снег был заменен водой, а теплый ветер, тянувший с севера, показывал, что грелка земли восстановилась.
— Лучшая часть земли все-таки погибла, — сказал Ордин. — И все население ее, двуногое и четвероногое, сгрудилось в северной части, половина которой бесплодна.
— Да, им будем там тесно, особенно людям, — прибавил Горюнов. — Онкилоны, наверно, начнут теперь войну с дикарями до полного истребления последних, чтобы не иметь таких опасных и близких соседей.
— И наши громы и молнии очень пригодились бы им теперь. Они пожалеют, что дали нам удрать.
— Ну, у Горохова осталось еще ружье.
— Вот что: теперь я вспомнил, что мы забыли в землянке наше запасное ружье, которое хотели оставить Амнундаку при расставании. Горохов может его поднести вождю в качестве подарка, чтобы задобрить онкилонов. Когда солнце, спустившись к горизонту, скрылось, кроваво-красное, в полосе тумана, нависшего вдали над морем, наблюдатели вернулись на площадку и долго еще сидели у костра. Всем было грустно: они полюбили Землю Санникова и проводили теперь последний вечер в ее пределах. Поневоле вспоминался тот вечер, когда они впервые увидели эту таинственную землю с высоты окраинных гор, слышали доносившиеся снизу звуки, гадали о том, что предстоит им увидеть. Видели они гораздо больше, чем ожидали, открыли много чудесного, нашли целый своеобразный мирок вымерших животных и первобытных людей, замкнутый в этой странной теплой котловине среди полярных льдов. Результаты экспедиции были огромны, все участники целы и невредимы, но вместо радости и удовлетворения они испытывали тревогу, объяснимую разве только событиями последних дней, грозившими этой чудесной земле и ее населению преждевременной гибелью. Ночь была довольно теплая — и, жалея дрова, не оставили на ночь костер, чувствуя себя в безопасности на этом высоком уступе, куда не могли забраться незаметно ни хищники, ни вампу, ни онкилоны, отрезанные огромной площадью воды. Еще днем одна нарта была совершенно уложена, покрыта шкурами и завязана; она содержала все результаты экспедиции: коллекции естественноисторические и этнографические, фотографии, дневники; она была нетяжела, но объемиста и стояла поодаль от других, недалеко от края уступа. Возле нее улегся Костяков, чтобы оградить от покушений собак свежее мясо, разложенное на ней на ночь. Остальные две нарты, загруженные только отчасти, стояли ближе к собакам, поперек площадки, и возле них в своих спальных мешках улеглись остальные.
Горюнов проснулся уже за полночь от легкого толчка в бок. Ему показалось, что его будят, — он открыл глаза, увидел, что никого нет, и хотел опять задремать, когда его ухо уловило как будто отдаленный гром. “Ну, дождь для нас теперь совсем некстати, палатку на голом камне не укрепить!”- подумал он, поднял голову и осмотрелся. Небо было чистое, луна поднялась высоко и освещала всю котловину. Он опустил голову и теперь явственно расслышал глухой гул под собой.
“Неужели подземная катастрофа еще не кончилась? — подумал он. — Днем все было тихо, казалось, что землетрясение окончилось оседанием дна котловины и прорывом воды. Или это была только прелюдия?” Резкий удар подбросил Горюнова на ложе и прервал его мысли.
— Опять трясет! — послышался сонный голос Ордина.
Горюнов присел на мешке и стал смотреть на озеро, вид которого сильно изменился: вода, встревоженная подземным ударом, поднялась волнами, которые разбегались кругами, пенясь и опрокидываясь; склоны волн, обращенные к луне, сверкали длинными дугами, словно блестящая текущая ртуть. Слышался шум прибоя вдоль обрывов и всплески валившихся сверху глыб.
Еще несколько сильных ударов последовали один за другим. И вдруг Горюнов услышал резкий треск, словно выстрел, раздавшийся рядом с ним, и увидел, каменея от ужаса, не будучи в состоянии двинуть ни одним членом, как в нескольких шагах от него раскрылась черная щель и часть площадки уступа, на которой лежал Костяков возле нарты, слегка наклонилась, потом быстро повернулась круче и рухнула вниз. Отчаянный крик смешался с плеском воды, грохотом ломавшихся друг о друга глыб; столб пыли взвился в воздух. Все это было делом нескольких секунд. Еще некоторое время слышен был постепенно замиравший плеск волн, поднятых падением огромной массы. Горюнов с трудом, дрожа всем телом, вылез из мешка. Голос отказывался ему служить — только дрожащие звуки вылетели из горла. В двух шагах от него чернела свежая ломаная линия отрыва, и на месте восточной части площадки зияла черная бездна. Он подполз к краю и глянул вниз — среди волновавшейся еще воды чернела масса глыб обвала; на сугробе с лестницей зияла широкая брешь, очевидно выбитая одной из глыб, отскочившей в сторону.
