Фердинанд Врангель - Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю
Из последующих немногих исследований Колымского края и смежных районов наибольший интерес представляют работы С. А. Бутурлина и Н. Ф. Каллиникова.[215]
Экспедиция С. А. Бутурлина, крупнейшего знатока Крайнего Севера и выдающегося деятеля в области социалистическое строительства у малых народов, посетила в 1905 г. Колыму, Яну и Алазею и подробно обследовала население этих бассейнов. Опубликованный отчет С. А. Бутурлина [35] содержит подробное, преимущественно экономическое описание положения народностей Колымы (главным образом юкагиров и ламутов, отчасти алазейских чукчей и тунгусов), но приводит и много этнографических сведений о промыслах и кустарных занятиях населения.
Штабс-капитан Н. Ф. Каллиников провел два года (1907–1909) на Чукотском полуострове для обследования его естественно-экономических условий и проявил себя как исключительно внимательный и добросовестный наблюдатель. Талантливая книга его [59] богата разнообразным и ценным этнографическим материалом о чукчах, причем некоторые факты впервые освещены автором. Пять ее глав посвящены описанию населения и приводят замечательное по точности наблюдений описание жилища, утвари, одежды, «внутреннего быта», под которым автор разумеет социальные (семейные в частности) отношения и домашнюю жизнь, религии, промыслов и техники.
Некоторые сведения о туземном населении содержит отчет геолога И. П. Толмачева, руководителя Чукотской экспедиции 1909 г., исследовавшей полярное побережье от устья Колымы до Берингова пролива [100].
Таков краткий обзор наиболее значительных исследований малых народов Колымы, осуществленных до революции. Надо отметить, что при всей ценности этого дореволюционного наследия большинство упомянутых работ носило формально описательный характер, свойственный вообще старой этнографии, причем главное внимание уделялось материальной культуре, а не явлениям социального порядка. За редкими исключениями весьма детальные сведения о технике, жилище, инвентаре и пр. не сопровождались экономическим и историко-культурным анализом, игнорировались вопросы о хозяйственных укладах, о социальных, в частности производственных отношениях и т. д. Более заметный интерес к социальным явлениям и стремление к теоретическим обобщениям наблюдались у тех исследователей, судьбы которых оказались связанными с местным населением в результате их революционной деятельности. В числе таких политических сыльных-этнографов следует прежде всего отметить В. Г. Богораза и В. И. Иохельсона. Однако присущая им народническая идеология не могла не наложить яркого отпечатка на их работы, страдающие крупными ошибками в методологическом отношении. Исследователи эти обходили такие вопросы социально-экономического порядка, как развивавшееся у малых народов имущественное и социальное расслоение, распад древних первобытно-общинных отношений, и идеализировали общественные формы, бытовавшие у этих народов. По справедливому признанию самого Богораза, относящемуся уже к 1930 г., «этнографы до сих пор проходят мимо явлений классового расслоения в пределах натурального хозяйства и просто не видят их, страдая каким-то специальным этнографическим дальтонизмом» [28].
6Приведенные выше источники, относящиеся ко времени с середины XIX столетия до второго десятилетия XX столетия свидетельствуют о крайне тяжелом положении малых народов Колымского края на протяженна этого периода.
Подробно описанное Врангелем в 1820–1823 гг. печальное состояние населения в последующие сто лет еще более ухудшилось, причем достигло особой остроты в последние предреволюционные годы.
Упомянутые отчеты экспедиций, многочисленные сообщения столичной и местной периодической печати, официальные источники неизменно передавали о бедствиях, постигавших юкагиров, ламугов, чукчей, чуванцев и показывали причины их обнищания и вымирания. Одною из них было неуклонное падение промыслов и оленеводства — этой основы существования северных народов. Подорваны были запасы не только ценного пушного зверя, что наблюдалось уже в XVII–XVIII столетиях, но и таких имеющих громадное потребительское значение ресурсов, как рыба и мясо-шкурные (парнокопытные) животные. Катастрофически падал и морской зверобойный промысел в результате начавшегося в середине XIX столетия хищнического истребления главнейших объектов промысла (китов и моржей) американскими промышленниками. Оленеводство испытывало громадные потери от волков и эпизоотии, обнищавшие оленеводы вынуждены были проедать остатки своих стад. Еще неустойчивее было собаководство, этот единственный у большинства оседлых источник транспорта.
Население испытывало постоянные голодовки. В не менее сильных, чем Врангель, словах описывал Бутурлин [35] спустя восемьдесят лет страшные бедствия колымских ламутов и юкагиров и чаунских и омолонских чукчей. Обнищание их достигло к тому времени последних пределов. Не было рыболовных сетей и боеприпасов, огнестрельное оружие было изношено до крайности, охотники за отсутствием теплой одежды выходили на промысел поочереди. От голодной смерти гибли целые семьи юкагиров, ламутов, чукчей; сибирские газеты сообщали о случаях людоедства и самоубийства от голода. Особенно тяжело было положение колымских юкагиров, бесскотных кочевников, лишенных даже ездовых собак. Хозяйство таких, по этнографической терминологии, «пеших охотников» было исключительно нищенским даже на общем фоне нищеты туземцев Севера.
Значительно усилилась внеэкономическая и торговая эксплоатация населения. Ясак выколачивался нещадно: Бутурлин сообщал, как за недоимки местные власти продавали последнее имущество юкагиров. Охотники были закабалены наследственными долгами, переходившими из поколения в поколение. К тяжелой внешней эксплоатации присоединялась еще внутренняя — со стороны выросших в туземной среде «кулаков» — торговых посредников.
В приморских районах крайнего северо-востока процветало американское нелегальное хищничество: промысел морских зверей в территориальных водах, разработка ископаемых богатств, контрабандная торговля спиртом. Американцы заливали ромом и спиртом Чукотку, вывозя оттуда пушнину, китовый ус, моржовый клык, живых оленей и собак.
Физическое состояние населения было, естественно, очень неблагоприятно. Помимо различных заболеваний, связанных с суровыми условиями промыслов и антигигиеническим бытом (ревматических, легочных, глазных, накожных и пр.), оно страдало часто от массовых эпидемий (оспы, кори и пр.).[216]
Такова в общих чертах печальная картина заброшенного населения Колымы, веками остававшегося на чрезвычайно низком культурном уровне.
