Евгений Габуния - На исходе ночи
С предупредительностью островитян встречаешься на каждом шагу. В самой невероятной уличной толчее англичанин постарается не то что, упаси бог, толкнуть прохожего, а даже не задеть его. Но если же вдруг такое случится, оба, независимо от того, кто виноват, извинятся. Причем с улыбкой, доброжелательно, ни в коем случае не повышая голоса. Вообще, едва попадая в эту страну, замечаешь, что в магазинах, ресторанах, гостиницах, на улице, не говоря уже о музеях, люди говорят тихо, вполголоса. И это тоже, без сомнения, признак воспитанности и уважения к окружающим. Когда я после первой поездки в метро предъявил при входе билет контролеру, мне показалось, что он что-то тихо сказал, я не разобрал, что именно. Потом, поездив несколько раз «по трубе», я понял, что контролеры говорят «спасибо» каждому пассажиру, который отдает свой билет. Представьте себе, сколько же раз должен он произнести свое «сэнкс» за рабочий день! Наверное, это слово, да еще «плиз» («пожалуйста») — самые, если можно так выразиться, «частотные» в обиходной речи жителей Британских островов. В туалетной комнате ресторана над раковиной умывальника я видел такую надпись:
«Теперь, пожалуйста, помойте руки».
Однако мы немного свернули «в сторону» с Риджент-стрит, а потому давайте снова продолжим нашу прогулку. На улицах Лондона и особенно промышленного Бирмингема бросается в глаза обилие людей с черным, коричневым или желтым цветом кожи. Это иммигранты, жители многочисленных бывших колоний и доминионов, тоже уже бывшей Британской империи. Большинство из них имеет британские паспорта; они приехали в бывшую метрополию в поисках лучшей доли. Однако метрополия встречает их как недобрая мачеха. Пасынки империи заняты на самых низкооплачиваемых работах. «Черную работу делает черный». Эти слова поэта звучат так, будто сказаны сегодня. Ну а те, кому не удалось найти и черную работу, пополняют ряды армии обездоленных. Это могут быть и безработные, и опустившиеся, выпавшие из жизни люди, и просто бездомные…
Вот один из них — пожилой, с поросшими седой щетиной ввалившимися щеками, в поношенном пиджаке и стоптанных башмаках. Он медленно бредет по фешенебельной, кичливой Риджент-стрит. Потухший, безразличный взгляд равнодушно скользит по роскошным витринам магазинов, где под охраной полисмена сверкают усыпанные бриллиантами часы «Ролекс» стоимостью семь тысяч фунтов, бриллиантовые колье, отливают серебром норковые манто… Этого человека интересует только одно: где провести ночь. Впереди себя он толкает тележку с жалким скарбом. Вот уж поистине по латинской поговорке: «Все свое ношу с собой». Переночевав где-нибудь в подъезде или в парке, он завтра снова отправится в свой путь, которому нет конца.
День девятый
оказался самым коротким. Те «лишние» три часа, которые я получил в первый день, пришлось отдавать. Да, долги надо возвращать не только людям, но и природе. Первое, что я сделал в самолете рейса СУ-242 Лондон — Москва, — это перевел стрелки вперед на три часа. И вместо часа по лондонскому времени получилось четыре по московскому. Кто после этого скажет, что время — категория нематериальная?
Девять дней промелькнули, как один. В них будто спрессовалось не только время, но и пространство. В незнакомой стране, да еще такой, как Англия, впитываешь впечатления, словно губка. Каждый день кажется необыкновенно длинным, наполненным, и все же времени не хватает, чтобы «губка» впечатлений напиталась до конца.
Наш «ИЛ» уже оторвался от бетонки Хитроу и набирает скорость и высоту. А я вглядываюсь через иллюминатор в подернутые пеленой дождя размытые очертания огромного города, и вспоминаются слова, сказанные двести лет назад знаменитым английским критиком Сэмюэлом Джонсоном:
«Если устаешь от Лондона, значит, просто устаешь от жизни».
Не знаю, как насчет жизни, но от Лондона я определенно не устал. Просто не успел. Но этот город и вообще Англия стали ближе и понятнее за те девять дней, пролетевшие, как один.
…Молодой сержант-пограничник в Шереметьевском аэропорту, которому я протянул свой краснокожий серпастый молоткастый паспорт, явно в нарушение инструкции дружески подмигнул мне. С приездом, мол! У этого симпатичного парня было хорошее настроение. У меня — тоже. Я приехал домой!
1979 г., ноябрь
ОТ МАДРИДА ДО ГРАНАДЫ[52]
Человеку все надо видеть, ко всему прикоснуться, вот так, как в Толедо ты похлопывал ослика или трогал ствол пальмы в саду Алькасара. До всего хотя бы дотронуться пальцем. Весь мир погладить ладонью. Сколько радости — видеть и трогать то, что тебе еще не знакомо! Потому что каждая особенность в вещах и людях обогащает жизнь.
Карел Чапек. «Прогулка в Испанию»Вместо вступления
Эта весть с быстротой молнии облетела наш маленький черноморский городок: едут! Едут испанские ребята! Стояло жаркое и душное южное лето, мы, мальчишки, с утра до вечера пропадали на пляже, однако в тот день были забыты и пляж, и море, и все другие дела. Задолго до прибытия поезда мы отправились на вокзал. Принаряженные, причесанные, в красных пионерских галстуках, а некоторые даже в «испанках» — так тогда называли только вошедшие в моду пилотки с маленькой кисточкой, как у бойцов испанской республиканской армии. Носить такую пилотку считалось особым шиком, и мы смотрели на их счастливых обладателей с нескрываемой завистью.
Испанских детей встречали, как взрослых, и не просто взрослых, а как героев. С духовым оркестром, речами, цветами. Теперь я понимаю, что такая встреча была знаком внимания и любви советских людей не только к детям, еще не совершившим никаких подвигов, но и к их отцам и старшим братьям, оставшимся там, в далекой Испании. Наши испанские ровесники были, кажется, смущены и взволнованы этой встречей. Смуглые, черноволосые, очень смахивающие на наших кавказских ребят, они стояли молча, глаза их смотрели не по-детски серьезно. Когда, наконец, затих оркестр и сошел с импровизированной трибуны последний оратор, они подняли руки с крепко сжатыми кулаками и негромко, но отчетливо произнесли: «Но пасаран!»
«Но пасаран! Они не пройдут!» Эти ставшие крылатыми слова Пасионарии были первыми испанскими словами, которые мы, мальчишки довоенных лет, узнали и запомнили на всю жизнь. Конечно, тогда не только мы, но и все взрослые отчетливо сознавали, что там, в Испании, отцы и братья вот этих застенчивых смуглых ребят первыми в мире вступили в открытый бой с фашизмом, приняв на себя его звериный удар… Гвадаррама, Теруэль, Лерида, Харама, Альбасете, Лас Кампас, Гвадалахара, Эбро… Вслед за взрослыми повторяли мы эти звучные испанские названия, жадно отыскивая их на карте Пиренейского полуострова, где проходила линия фронта между фашистскими мятежниками Франко и республиканцами.
