Александр Елисеев - Мусульманские паломники
Положенный на песокъ, обвитый какъ кукла, лежалъ несчастный Хафизъ; случайные товарищи его по путешествію, сдружившіеся на долгомъ пути среди опасностей и лишеній, окружали его тѣснымъ кругомъ и читали молитвы. У многихъ на глазахъ были видны слезы; нѣкоторые рыдали; но тѣхъ отвратительныхъ причитаній и «улулеха» — этого, потрясающаго самые крѣпкіе нервы, вопля по умершемъ, на Востокѣ исполняемаго тоже особыми спеціалистами и въ особенности женщинами, не было слышно вокругъ тѣла несчастнаго хаджи, потому что, вѣроятно, у него изъ окружающихъ не было ни одного родственника. Но тихая грусть, слезы, катившіяся по загорѣлымъ впалымъ щёкамъ хаджей, прошедшихъ огонь и воду, и горячія молитвы говорили о томъ чувствѣ, которое одушевляло всѣхъ окружавшихъ. Въ этой безмолвной скорби высказывалось глубокое горе, рѣдкое у фанатика-мусульманина въ особенности по отношенію къ чужому человѣку; оно свидѣтельствовало о томъ, какъ дорогъ каждый членъ каравана, который можно назвать настоящею религіозною общиною. Въ самомъ дѣлѣ, гдѣ-нибудь въ Каирѣ, нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, собрались вмѣстѣ во имя одной идеи нѣсколько человѣкъ, сплотились они во едино, бэ-иссле-лиллахи (во имя Божіе)! — выбрали себѣ хабира — главу и вожака, и пошли черезъ гори и пустыни, чтобы выполнить обѣтъ, данный Аллаху и великому пророку. Много выстрадаетъ потомъ такой мусульманскій паломникъ, прежде чѣмъ доберется до Каабы, много переиспытаетъ онъ, а потому вполнѣ понятно, почему такъ сдруживаются между собою члены каравана хаджей. Это настоящіе «братья въ Богѣ», истинные «друзья въ пророкѣ» — какъ ихъ называетъ одно арабское изреченіе.
Я стоялъ тоже молча, занятый иными чувствами, иными мыслями, при видѣ укутаннаго въ бѣлый саванъ мертвеца. Мнѣ представилась воочію одна изъ тѣхъ невѣдомыхъ міру смертей, которыя уставляютъ мертвыя пустыни какъ вѣхами — костями и черепами людей, погибшихъ на пути. Какъ memento more, стоятъ онѣ на всѣхъ тропахъ, пересѣкающихъ пустыню, какъ бы говоря путнику: «иди впередъ скорѣе, чтобы пройти это царство смерти…» Смерть и жизнь идутъ тутъ рядомъ, но смерть преобладаетъ надъ жизнью, — болѣе мертвыхъ, чѣмъ живыхъ… Стоитъ только изнемочь хотя на одни сутки и склонить свою усталую голову, — и новыя безвѣстныя кости забѣлѣются въ пустынѣ и, торча изъ песку, будутъ говорить новому страннику: «и отъ тебя недалека смерть»!..
Минутъ десять продолжалось общее безмолвіе, и эти минуты казались часами. Солнце, уже выкатившееся теперь во всемъ своемъ величіи на безоблачномъ небѣ пустыни, освѣщало ярко бѣлоснѣжный саванъ несчастнаго Хафиза, такъ что даже трудно было на него смотрѣть, и глаза отворачивались невольно; но и вокругъ негдѣ было отдохнуть взору: вся окрестность блистала тѣмъ же нестерпимымъ свѣтомъ, а лучи аравійскаго солнца начали вновь опалять и безъ того опаленные мертвые пески. На восходѣ солнца другого дня обыкновенно мусульмане хоронятъ своихъ умершихъ, чтобы червь тлѣнія не прикоснулся къ тѣлу правовѣрнаго на землѣ, чтобы лучи дневного свѣтила еще разъ облили трупъ своимъ живительнымъ свѣтомъ, прежде чѣмъ онъ будетъ погруженъ въ темную могилу. Уходя изъ міра и изъ жизни во прахъ, изъ свѣта во тьму, онъ долженъ уносить съ собою лучи свѣта, которые должны не потухать во мракѣ могилы, какъ не исчезнетъ безвѣстно и душа правовѣрнаго…
Старый Абдъ-Алла, какъ шейхъ и имамъ, приступилъ къ обряду погребенія немедленно, какъ только была готова могила. Пятеро хаджей длинными своими ножами и ятаганами, при помощи другихъ товарищей, работавшихъ просто руками, выкопали небольшую яму въ пескѣ, саженяхъ въ ста отъ нашего становища. Мои, Юза и Рашидъ, усердно помогали имъ въ ихъ благочестивомъ занятіи; ханджары (длинные ножи) оказывали мнѣ всегда большую услугу въ раскопкахъ, и теперь они работали, какъ лопаты, въ сыпучемъ пескѣ. Не трудно рылась могила, но работа спорилась не быстро, такъ какъ часто ее прерывали обильными молитвословіями и отдыхами. Наконецъ выкопана была яма сажени полторы длиною и футовъ пять глубиною, — и настоящее погребеніе началось съ подобающею торжественностью.
Послѣ короткой молитвы, произнесенной шейхомъ, человѣкъ восемь хаджей на помочахъ, сдѣланныхъ изъ плаща покойнаго, подняли его трупъ и медленно понесли по направленію къ могилѣ головою впередъ. Вся толпа громогласно возопила: ля-иль-аллахъ-аллахъ, у-Мухаметъ-расуль-аллахъ! Напѣвая медленнымъ и торжественно печальнымъ голосомъ слова этого символа исламизма, всѣ пошли вслѣдъ за покойнымъ. Многіе хаджи при этомъ плакали и шептали въ промежутки зурэ изъ корана. Мы съ Букчіевымъ замыкали шествіе, а Абдъ-Алла открывалъ его. Нѣсколько верблюдовъ, увлеченные толпою людей, признали своихъ хозяевъ и присоединились къ процессіи. Человѣкъ до шестидесяти участвовали въ этомъ погребальномъ шествіи. Только Ахмедъ да трое хаджей, ухаживавшихъ за умирающими собратами, остались въ становищѣ. Недалеко было до могилы, но наша печальная процессія продолжалась минуть десять, въ продолженіе которыхъ безостановочно слышалось мѣрное, потрясающее своимъ однообразіемъ и заунывнымъ напѣвомъ исповѣданіе мусульманской вѣры.
Абдъ-Алла снялъ свой голубой плащъ съ плечъ и положилъ въ могилу; въ этомъ актѣ должна была выразиться вся теплая привязанность его въ умершему собрату; на длинныхъ рѣсницахъ шейха виднѣлись крупныя слезы, катившіяся по щекамъ сѣдовласаго старца. На плащъ Абдъ-Аллы былъ опущенъ бережно трупъ Хафиза, причемъ ноги покойнаго были обращены въ юго-востоку, въ Меккѣ, по направленію Каабы, куда долженъ смотрѣть правовѣрный, даже въ могилѣ. Когда вострубитъ Израфіилъ въ день судный, тогда возстанетъ и мусульманинъ прямо лицомъ къ Каабѣ и провозгласитъ исповѣданіе вѣры. Въ голубой плащъ обвернули покойнаго, чтобы этотъ плащъ съ плечъ самого шейха служилъ и гробомъ, и покровомъ, которыхъ нельзя достать въ пустынѣ. Короткую молитву прочиталъ Абдъ-Алла надъ опущеннымъ въ могилу покойнымъ, и должно быть эта фэтха была очень умилительна, потому что прослезился даже Букчіевъ, до сихъ поръ довольно холодно относившійся ко всему обряду. Про другихъ хаджей и говорить нечего, они и не скрывали своихъ слезъ.
— Братья мои и друзья, — началъ наконецъ Абдъ-Алла послѣ долгаго молчанія, окончивъ религіозную сторону погребенія — эшхету-ипула-иль-аллахъ (исповѣдуйте, что Богъ единъ)!
— Ву-эшхету-ину, Мухаметъ-расуль-аллахъ (исповѣдуемъ, что Магометъ пророкъ его)! — отвѣчали всѣ въ одинъ голосъ.
Такое исповѣданіе вѣры, со стороны присутствовавшихъ при церемоніи, свидѣтельствовало, что они всѣ ручаются, что погребенный умеръ истиннымъ мусульманиномъ, и что ушедшій въ могилу и въ другой жизни, словами своихъ, оставшихся въ живыхъ товарищей, исповѣдуетъ исламъ.
