Жан Франсуа Лаперуз - Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»

Всеобщая скорбь, воцарившаяся на борту, — лучший панегирик, который мы могли бы воздать капитану. Что касается меня, я потерял в нем не столько командира, сколько друга. Он всегда проявлял участие ко мне, и до конца своих дней я буду сожалеть об этой утрате. Я был бы счастлив, если бы смог оказать ему знак своей преданности и благодарности, пожертвовав собой ради него! Однако этот храбрый офицер подвергал себя большей опасности, чем других, и стал первой добычей кровожадных зверей, напавших на нас.

В моем ослабленном состоянии выздоравливающего, я сошел на берег без оружия и под защитой других. И когда я оказался в шлюпке, почти все патроны либо были израсходованы, либо намочены. Все, что я мог делать, — отдавать приказы, от которых, к сожалению, было мало пользы.

Я был бы несправедлив по отношению к тем, кому, как и мне, посчастливилось спастись, если бы не объявил, что они вели себя с величайшей храбростью и хладнокровием. Мсье Бутен и Колине, которые, несмотря на свои тяжелые ранения, сохраняли всю ясность своего ума, изволили помочь мне своими весьма полезными советами. Моим незаменимым помощником был также мсье Гобьен, который последним покинул баркас и своим примером, отвагой и увещеваниями немало способствовал восстановлению духа тех матросов, которые уже, возможно, поддались страху. Младшие офицеры, матросы и солдаты исполняли все отданные им приказы с таким же старанием, как и точностью. Равно и мсье Мутон может лишь похвалить экипаж шлюпки „Буссоли”.

Все, кто находился с нами на берегу, согласятся со мной в том, что ни насилие, ни какой-либо неосторожный поступок с нашей стороны не могли вызвать нападение дикарей. Наш капитан отдал нам в этом отношении самые строгие приказы, и никто их не нарушал.

Подпись: Вожуа».

«Астролябия»

Мсье де Лангль — капитан корабля, командующий;

Ив Юмо, Жан Ределлек, Франсуа Фере, Лоран Робен, Китаец — матросы;

Луи Давид — помощник канонира;

Жан Жеро — слуга.

«Буссоль»

Мсье Ламанон — ученый и натуралист;

Пьер Тален — старший канонир;

Андре Рот, Жозеф Райе — помощники канонира.

Все другие участники вылазки получили ранения разной тяжести.

Глава XXV

Декабрь 1787

Я взял курс на остров Ойолава[215], который мы впервые увидели за пять дней до того, как сделали остановку, оказавшуюся столь роковой для нас 14 декабря. Мсье де Бугенвиль осмотрел южную часть этого острова с большого расстояния и нанес ее на свою карту архипелага. Этот остров отделен от Маоуны, или острова Бойни, проливом шириной около девяти лье. Ойолава, по меньшей мере, равна Таити своей красотой, размером, плодородием почв и многочисленным населением.

Когда мы подошли к северо-восточной оконечности острова на расстояние трех лье, нас окружило неисчислимое множество пирог, груженных плодами хлебного дерева, кокосами, бананами, сахарным тростником, голубями и султанками, однако свиней у них почти не было.

Обитатели этого острова весьма напоминали дикарей Маоуны, которые поступили со столь ужасным коварством. Их одежда, черты лица и гигантский рост отличались так мало, что нашим матросам показалось, будто они узнают среди них нескольких убийц, и лишь с большим трудом мы помешали им открыть огонь по туземцам. Однако я был убежден, что они ослеплены гневом, и месть, которую я не посчитал допустимой даже по отношению к пирогам острова Маоуна в тот миг, когда мне сообщили об ужасном происшествии, тем более не могла быть справедливой четыре дня спустя возле другого острова, находящегося в пятнадцати лье от поля боя.

Мне удалось успокоить волнение матросов, и мы продолжили торговлю с туземцами. Она проходила намного спокойнее и честнее, чем возле Маоуны, поскольку малейшую несправедливость по отношению к нам мы наказывали ударами либо обуздывали угрожающими словами и жестами.

В четыре часа пополудни мы легли в дрейф, когда у нас на траверзе оказалось, вероятно, самое большое поселение, какое только можно встретить на островах Южного моря; или, скорее, мы оказались напротив обширной равнины, покрытой домами от горных вершин и до самого берега. Горы располагаются в средней части острова, откуда рельеф отлого понижается к морю, представляя мореплавателям зрелище амфитеатра, покрытого деревьями, хижинами и зеленью. Мы увидели, как над этой деревней поднимается дым, словно над большим городом. При этом море покрывали пироги, которые пытались приблизиться к нашим кораблям. Некоторые приплыли только из любопытства, не имея ничего, что они могли бы продать нам. Они снова и снова обходили вокруг наших фрегатов, без какой-либо иной цели, как казалось, кроме разглядывания нас.

Из того, что среди них были женщины и дети, можно было заключить, что они не питают каких-либо дурных намерений. Однако у нас были все основания более не верить подобной видимости, и мы приготовились к отражению малейших враждебных действий с такой суровостью, которая надолго сделала бы мореплавателей устрашающими для этих островитян.

Я почти уверен, что мы — первые, кто торговал с этими людьми. Им совершенно не известно железо: они неизменно отвергали все железные изделия, которые мы им предлагали, предпочитая одну-единственную бусину топору или шестидюймовому гвоздю. Они столь богаты природными благами, что при всех своих обменах они хотели получить лишь излишества и предметы роскоши.

Среди большого количества женщин я заметил двух или трех с приятными лицами, которые могли бы послужить моделью для рисунка девушки, несущей подарки, из «Третьего путешествия» Кука. В их волосы, украшенные цветами и зеленой лентой в виде венца, были вплетены травы и мох. Их телосложение было изящным, руки — округлы и поистине пропорциональны. Их глаза, лица, жесты выражали кротость, в то время как на лицах мужчинах изображалось либо удивление, либо свирепость.