Жюль Верн - Дети капитана Гранта
Однако Гленарван не обольщал себя надеждами насчёт дальнейшей своей судьбы. Он понимал, что поплатится жизныо за убийство вождя. Но смерть, с точки зрения дикарей, только преждевременный конец пытки. Поэтому Гленарван готовился к мучительному искуплению своей вины перед дикарями. Но он ни на секунду не пожалел о том, что убил Кара-Тете. Кроме того, он надеялся, что гнев Каи-Куму обрушится только на него одного.
Можно себе представить, какую ночь провели заключённые европейцы! Никакие слова не могут описать их страдания и тоску. Бедные Роберт и Паганель исчезли. Участь их не внушала сомнений. Они сделались первыми жертвами ярости туземцев. Никто из пленников не верил в то, что они спаслись, даже Мак-Набс, самый спокойный из всех. Джон Мангльс видел безутешное горе разлучённой с братом Мэри Грант и сходил с ума от сознания своего бессилия. Гленарван не переставал думать о просьбе Элен не отдавать её живой в руки дикарей. Хватит ли у него мужества исполнить эту страшную просьбу?
О том же думал и Джон Мангльс, и сердце его обливалось кровью.
«Какое право я имею лишить жизни Мэри?» — беспрестанно спрашивал он себя.
О побеге нечего было и думать. Десять вооружённых до зубов воинов стояли на карауле у двери храма.
Наступило утро 13 февраля. Туземцы не пытались вступить в общение с европейцами, на которых было наложено табу. В храме лежали запасы пищи, но несчастные почти не прикоснулись к ней. Горе убивало голод. День прошёл, не принёсши ни малейшей перемены. Очевидно, час погребения убитого вождя должен был стать часом начала пыток.
Гленарван понимал, что ни о каком обмене пленными теперь не может быть и речи. Но майор хранил ещё на этот счёт слабую надежду.
— Как знать, — говорил он Гленарвану. — Может быть Каи-Куму не только не гневается на вас за убийство своего соперника, но даже благодарен вам в душе.
Но эти слова Мак-Набса не убеждали Гленарвана, и он не обольщал себя несбыточными надеждами. Следующий день, 14 февраля, прошёл также без перемен.
Отсрочка казни пленников имела своё объяснение.
Маорийиы веруют в то, что душа не покидает тела мертвеца первые трое суток после смерти. Поэтому в течение этого времени, тело не предаётся погребению. Этот обычай был соблюден и в отношении Кара-Тете. До 15 февраля площадка форта оставалась пустынной. Джон Мангльс часто взбирался на плечи к Вильсону и наблюдал за тем, что творится в форте. Туземцы не выходили из своих хижин, и только часовые, бдительно охранявшие пленных, сменялись у ворот храма.
Но на третий день на площадку па из всех хижин высыпали люди. Мужчины, женщины, дети — много сотен угрюмых и молчаливых маорийцев собралось перед хижиной вождя.
Каи-Куму, окружённый виднейшими воинами племени, проследовал к небольшому возвышению в центре площадки. Толпа туземцев окружила это возвышение плотным кольцом. Все хранили сосредоточенное молчание.
По знаку Каи-Куму один воин отделился от толпы и направился к храму.
— Помни! — сказала Элен мужу.
Гленарван прижал её к сердцу. В эту минуту Мэри Грант подошла к Джону Мангльсу.
— Мистер и миссис Гленарван, — сказала она, — считают, что если муж может убить свою жену, чтобы спасти её от мук и позора, то жених может оказать ту же услугу своей невесте. Джон, в эту роковую минуту я смело спрашиваю вас: разве вы не называете меня в душе своей невестой? Могу ли я надеяться, дорогой Джон, что вы сделаете для меня то же, что Гленарван сделает для Элен?
— Мэри! — отчаянно вскрикнул молодой человек. — Дорогая Мэри…
Он не смог ответить ей. Дверь храма открылась, и воин знаком приказал пленникам следовать за собой. Женщины были покорны судьбе. Мужчины скрывали свой ужас и сверхъестественным усилием воли придали себе бодрый вид.
Пленников подвели к возвышению, на котором стоял Каи-Куму.
Суд начался.
— Ты убил Кара-Тете! — сказал новозеландский вождь Гленарвану.
— Да, я убил его, — спокойно ответил тот.
— Завтра на рассвете ты умрёшь!
— Я один? — спросил Гленарван, сердце которого радостно забилось.
— Ах, если бы Тогонга не был в плену! — вздохнул Каи-Куму, свирепо глядя на европейцев.
В это время какое-то движение произошло в рядах дикарей. Гленарван оглянулся. Толпа расступилась, и из неё выступил воин в полном вооружении. Он был весь покрыт пылью. С лица его стекали крупные капли пота.
Каи-Куму, завидев его, тотчас же обратился к нему с вопросом по-английски, очевидно желая быть понятым пленниками.
— Ты пришёл из стана пакеков?
— Да, — ответил маориец.
— Ты видел Тогонгу?
— Видел.
— Он жив?
— Он умер! Англичане расстреляли его.
Судьба спутников Гленарвана была решена. Каи-Куму вскричал:
— Вы все умрёте завтра на рассвете!
Итак, одинаковая участь ожидала всех несчастных путешественников. После того как был объявлен приговор, пленников не отвели в храм. Они должны были присутствовать при погребении вождя и при всех кровавых обрядах, сопровождающих это погребение. Караул из нескольких воинов отвёл их к подножью огромного дерева и там остановился, не спуска с них глаз. Остальные маорийцы, разыгрывая обрядовую печаль, казалось, забыли об их существовании.
Прошло трое суток после смерти Кара-Тете. Душа покойника уже окончательно рассталась с земной оболочкой. Погре бальный обряд начался.
Тело Кара-Тете было принесено на носилках и уложено на возвышение посреди площади. Умерший вождь был облачён в великолепные одежды и укутан в широкий плащ. Голову его украшал венок из зелёных листьев, в которые был воткнут роскошный плюмаж. Лицо, руки и грудь его лоснились от жира. На них не было заметно никаких следов тления.
Друзья и родные подошли к возвышению и обступили его тесным кольцом. Вдруг, словно по сигналу дирижёра, воздух огласился отчаянным криком, стенаниями, воплями и рыданиями. Весь этот шум подчинялся, однако, какому-то ритму, жалобному и замедленному. Близкие покойника ударяли себя в грудь и голову. Родственницы царапали себе лица и проливали больше крови, чем слёз. Несчастные женщины добросовестно выполняли обряд, но этих внешних проявлений горя было недостаточно, чтобы умиротворить душу покойника. Чтобы отвести гнев мертвеца от живых соплеменников, чтобы он не жалел на том свете о благах, покинутых на этом, одного плача было недостаточно. Супруга вождя должна была разделить с ним ложе в могиле. Несчастная всё равно не согласилась бы пережить своего мужа. Таков был обычай, и новозеландская история полна примеров таких жертв.
Вдова вождя подошла к возвышению. Это была совсем ещё молодая женщина. Её волосы в беспорядке рассыпались по плечам. Её крики и вопли поднимались к небу. Жалобы, сетования, перечисления заслуг покойника прерывались рыданиями. Вдруг, в пароксизме горя, она бросилась на землю и заколотилась головой о подножье возвышения.
