Николай Максимов - Поиски счастья
За год труда сегодня, в праздник раздачи, Омрыквут подарил Кутыкаю оленя. «Совсем теперь богачом станешь», — сказал он ему. А какое тут богатство!.. Вот уже две руки и две ноги лет пастухом он, а личных оленей не прибавилось.
Гырголь опять схватил и бросил на землю противника. И снова вырвался Кутыкай. Толпа совсем стихла.
«Олень, живой олень!» Как волна о скалы, ударяет кровь в голову пастуха. «Пусть возьмет его победитель!» «А зачем Гырголю олень?» — думает он, легко отбиваясь от наседающего противника. Но Кутыкаю страшно стать победителем. Как можно? Хозяин! Однако и оленя упустить никак нельзя…
Уже возвратились бегуны, кончилось подбрасывание на шкуре, поднятие тяжести, а борьба все еще продолжалась. Теперь сюда собралось множество людей. Тут и соседи, и береговые охотники, и девушки, женщины, подростки. В стороне — Ляс, такой же хмурый, как и его брат Омрыквут. Они оба поняли, что дух жадности вселился в Кутыкая. И Ляс уже придумывал способ, как прекратить борьбу. Если не он, шаман, так кто же выручит Гырголя? Но тут, видно, случайно, Кутыкай слишком сильно рванул на себя руку Гырголя. Измученный, тот резко, всем телом подался вперед, споткнулся, падая, увлек за собой пастуха и тут же оказался придавленным.
Толпа только ахнула.
Испуганный Кутыкай вскочил, но всем было уже ясно, что он оказался победителем.
Рольтыргыргин передал ему призового оленя. Омрыквут первый отошел от места борьбы и, слегка пошатываясь, побрел к стаду, видневшемуся невдалеке.
Под его ногами шелестят порыжевшие травы и мхи — палевые, ржавые, темно-зеленые; нет-нет да мелькнет рубином ягода брусники или бирюзой замерцает стыдливая голубика.
Омрыквут не различает ни спокойного течения обмелевшей к осени реки, ни идущих на веслах байдар, ни зеркальных озер, ни чистого неба, ни солнца. Гневен, сильно расстроен Омрыквут.
Свежо. Воздух прозрачен. Кажется, нет конца ни тундре, ни реке, ни небу. Все неподвижно, спокойно. Только в долине шевелится серая масса оленей. Туда и направился искать утешения Омрыквут.
Кутыкай озадачен. На месте борьбы он остался с призовым оленем один. И только Гырголя, кажется, меньше всех волновало поражение. Все равно! Кто же не знает, что самый сильный человек в Амгуэмской тундре — это он, ее хозяин! Так думал он, хотя недобрым огнем горели глаза его, а в сердце шевелились злые желания. Чукчи сторонились его. А он, заметив недалеко от своей яранги Вээм — молодую жену сына старика Канкоя, — быстро зашагал туда. Сейчас он пригласит ее на торговую пляску.
Еще с весны Гырголь приметил Вээм. Ничего, он доберется к стаду упрямого Канкоя! Пусть они станут с мужем Вээм товарищами по женам. Потом он, Гырголь, отдаст ему в жены свою дочь.
Зайдя в ярангу, Гырголь выбрал лучшую шкуру молодого оленя, вышел и, нагнав Вээм, бросил шкуру к ногам молодой женщины. Она стыдливо опустила глаза.
— Енок! Я приглашаю Вээм на торговую пляску, — не обращая внимания на смутившуюся женщину, заявил он ее мужу.
— Какомэй…
Енок едва не вдвое моложе Гырголя.
— Какомэй! — все так же неопределенно повторил он.
Но разве можно отказаться? Гырголь и без того, видно, сердит на него: пасет оленей на его исконном пастбище. У Енока нет желания ни уступать Вээм, ни приглашать на торговую пляску младшую жену Гырголя. Но хозяин Амгуэмской тундры ждет, и Енок уже видит гневные искры в его помутневших глазах.
— Ты самый сильный в тундре, Гырголь. Ты помогаешь нам всем, — наперекор чувству, льстиво произнес он, потупя глаза.
Плотный краснощекий Гырголь тут же принялся выплясывать вокруг шкуры, приглашая Вээм, Лишь на мгновение он задержался около ее мужа, подержал за плечи.
— Кайпэ понравится тебе, Енок.
На щеках Вээм пылали красные пятна, голова ее была опущена. Молодая женщина не смела взглянуть на людей. А чукчи все плотнее и плотнее окружали их.
Наконец упорство становилось уже оскорбительным, и Енок сказал:
— Мы станем плясать все трое, Вээм.
Не поднимая головы, женщина шагнула на белую оленью шкуру, и все трое исполнили плясовой ритуал. Затем невтум взял с земли эту шкуру и подарил ее своей новой подруге.
Узнав, что Гырголь стал товарищем по женам с Еноком, молодые чукчанки осмелели: сегодня их уже миновала участь Вээм, а завтра они разъедутся по своим стойбищам.
Вээм укрылась в какой-то яранге. Ей не хочется видеть соболезнующих взглядов женщин, ей не нужен этот бык — Гырголь, красный, потный, противный; ей не нужны его подарки; пусть, может быть, другие рады породниться с Гырголем! Ей досадно, что она теперь всегда обязана подчиняться его желаниям, всегда, всегда, когда бы он того ни захотел. Она знает, что у него невтумы в каждом стойбище, она знает всех этих мужчин и женщин, и от этого ей становится еще больнее, еще противнее. Но что ей делать? Гырголь может погубить их стадо, потравить пастбище. Разве не поступал он уже так с другими? «Твое стадо мало, — говорил он, — откочуй!»
Вээм не слышала, как все съехавшиеся на праздник устремились к берегу Вельмы; она плакала, горько сожалея, что соблазнилась поехать в стойбище Омрыквута на праздник раздачи.
А на берег в это время выходили из байдар морские охотники, с ними какой-то таньг.
Ляс, Гырголь, Кайпэ, Кутыкай, Кейненеун и множество других мужчин и женщин — хозяев и гостей — рассматривали приплывших. Среди них были знакомые береговые охотники, но шестерых не знал никто. Один из них — таньг, пятеро — совсем незнакомые.
— Этти! — приветствовали их стоящие на берегу.
— И-и, — откликнулись приехавшие.
— Каковы новости? — осведомился Гырголь.
— На ярмарку к вам приехали, — отозвался кто-то из охотников.
— Э-гей! — одобрительно загудели оленеводы.
Один из приплывших тихо спросил какого-то подростка:
— Гырголь который?
Паренек указал ему, Тут же этот чукча подскочил к Кочневу.
— Ван-Лукьян! Вот Гырголь, смотри!
— Спокойно, Элетегин, спокойно, — строго сказал ему уполномоченный губревкома, рассматривая Гырголя. — Теперь он от нас не уйдет. Потерпи.
«Так вот ты какой — хозяин Амгуэмской тундры!» — думал Кочнев, вспоминая, что видел его очень давно.
Плотный, невысокий Гырголь с независимым видом разглядывал таньга и незнакомых чукчей. Мясистые влажные губы «хозяина тундры» приоткрыты. На щеках румянец, на лбу зеленый целлулоидный козырек — подарок Джонсона; он укреплен на ремешке, охватившем голову.
Взволнованный Тымкар всматривался в толпу, отыскивая глазами Кайпэ. Сердце сильно стучало, ресницы вздрагивали. Вдруг он шагнул вперед, остановился, рука поднялась к горлу. В нескольких шагах стояла она — большеглазая, с румянцем цвета недозрелой брусники; на носу и щеках — такая знакомая татуировка! Что? Она не узнает его? В глазах Тымкара мутнеет, ему кажется, что все смотрят только на него и сейчас узнают и прогонят…
