Генри Мортон - Южная Африка. Прогулки на краю света
Первая белая женщина побывала здесь в 1875 году. Это была африканерка, жена охотника по имени Джордж Уэстбич.
Самолет доставил меня на аэродром Булавайо. Здесь царил нестерпимый зной. Трава была желтая и пожухлая, земля вся потрескалась, над ней поднимались и вибрировали потоки горячего воздуха. Термометр показывал девяносто семь градусов в тени, но по ощущениям было еще жарче. Местные жители — все как один в белых костюмах и тропических шлемах — согласились, что да, в этом году действительно припекает. И сообщили, что такая погода продержится до самого сезона дождей.
Полагаю, в краю, где дубы за десять лет вырастают в небольшие крепенькие деревца, а персики в тот же срок начинают плодоносить, никого не удивишь молниеносным ростом городов. Но все же было странно думать, что еще несколько десятилетий назад на месте Булавайо стояло всего несколько палаток и жестяных сараев. И вот за невероятно короткий срок здесь вырос большой современный город. Я смотрел и глазам своим не верил. Тем не менее все было реальным: и великолепные общественные здания, и широкие оживленные улицы, вдоль которых стояли цветущие джакаранды, и шикарные магазины, и памятник Сесилу Родсу, и даже плавательный бассейн, достойный Голливуда. В нескольких местах над городом реяли новенькие «юнион джеки», совсем не похожие на те потрепанные и выцветшие флаги, что висят у нас дома.
К вечеру жара стала невыносимой. Я прямо чувствовал, как зной опаляет белки глаз, во рту пересохло, язык стал шершавым, как наждачная бумага. Слава богу, что в городе не было недостатка в напитках — на каждом углу продавали лаймовый сок и газировку.
Вечером я сел на поезд, а утром уже был в двух сотнях миль от Булавайо. Наш поезд проезжал по великому угольному бассейну Банки, занимавшему площадь в четыреста квадратных миль. Говорят, его запасов угля хватит, чтобы обеспечить все человечество на много поколений вперед. Тем временем солнце взошло, и сразу же, без каких-либо промежуточных стадий окружающий мир погрузился в адское пекло. Окружавший меня тропический ландшафт колебался и трепетал в волнах горячего воздуха. За окном проносились туземные деревни. Чернокожие жители сидели в тени своих хижин или под деревьями с крупными листьями, смахивающими на уши слона, и дожидались начала дня.
На подъезде к железнодорожной станции «Водопад Виктория» я выглянул в окошко. Мне рассказывали, будто ветер — если дует в нужном направлении — приносит с собой водяную пыль, которая каплями оседает на стеклах. Но поскольку в то утро вообще не было никакого ветра, то ничего подобного я не увидел.
Крытый переход связывал здание железнодорожного вокзала с современной гостиницей, заполненной мужчинами в белых фланелевых костюмах и женщинами в летних платьях. Если вспомнить, что еще совсем недавно Ливингстон, Болдуин и Бейнс тратили месяцы, чтобы добраться до этих мест, а добравшись, вынуждены были ночевать в палатках, этот роскошный отель — с его великолепной (еще довоенной!) кухней и первоклассным обслуживанием — выглядел просто фантастикой. Так сказать, одно из чудес Африки.
Окна в моем номере выходили на водопад, и я сразу же услышал низкий гул, доносившийся с той стороны. А когда слуга раздвинул шторы, стал виден расположенный в нескольких сотнях футов гигантский экран из водяной пыли, который висел в воздухе. Он был серого цвета, подобно дыму от степного пожара. Поразительная и пугающая картина! Поразительная, так как ничего подобного я в Африке не видел. А пугающая потому, что высота водяного облака и в особенности его ширина (не менее мили), равно как и непрерывный мощный гул, служивший звуковым фоном, — все свидетельствовало о невиданной мощи того, что скрывалось за ним. Я присел у окна, не в силах оторваться от зрелища. Слои серого тумана непрерывно колебались, то подымаясь, то вновь опускаясь вместе с потоками воздуха. Зато рев падающей воды был непрерывным. Я вспомнил, что Ливингстон сравнивал этот звук не то с громом, не то с шумом морского прибоя, и в душе не согласился с маэстро. Лично у меня сразу возникла ассоциация со скорым поездом, несущимся на скорости семьдесят миль в час, с той только разницей, что поезд этот не удалялся и не приближался, а незримо завис где-то в пространстве. Было что-то угрожающее в этом устойчивом, непрерывном гудении, и я теперь понял, отчего чернокожие туземцы во времена Ливингстона отказывались подходить к этому месту ближе, чем на пять-шесть миль. Некоторое время спустя до меня дошло, что к могучему зловещему гулу примешивается еще какой-то звук — более земной и приятный. Я выглянул в окно и увидел чернокожего мальчишку, поливавшего из шланга цветочную клумбу. Вот откуда шло благодатное журчание, ласкающее слух каждого южноафриканца. Мальчишка работал, то и дело бросая через плечо подозрительные взгляды. Мне стало интересно, что он там высматривает.
Я проследил за его взглядом и обнаружил, что за парапетом плавательного бассейна прячется старый седой бабуин. Это был заслуженный ветеран своего дела, поэтому он вел себя очень осторожно — лишь изредка выглядывал из-за парапета и тут же прятался. У бабуина было лицо старого разочарованного пса, но еще более примечательными показались мне его глаза — такие проницательные светлые глаза я встречал только у шотландских редакторов. Наконец, посчитав, очевидно, что подходящий миг настал, бабуин покинул свое убежище и стремительно метнулся к росшему неподалеку манговому дереву. Мгновение спустя он уже возвращался с видом триумфатора: в каждой пригоршне по куче зеленых плодов манго, еще один плод зажат в зубах. И прежде чем бедный парнишка, услышавший треск ломаемых сучьев, успел подобрать с земли камень, старый разбойник уже скрылся за холмом.
15После завтрака мы с мистером Майлсом, смотрителем, отправились к водопаду Виктория. Меня по-прежнему одолевали сомнения: а если водопад не произведет на меня должного впечатления? Как будет обидно — после всего, что читал и слышал о нем! К сожалению, нередко так случается: горы, долины, вулканы и прочие природные чудеса описывают так часто и так хорошо, с таким энтузиазмом, что когда затем видишь их воочию, испытываешь невольную растерянность. Выясняется, что подспудно ты ждал чего-то большего. Даже сейчас, спустя многие годы, я помню, каким горьким разочарованием стала для меня первая встреча с египетскими пирамидами.
Мы шли в том направлении, откуда доносился звук — низкий и глубокий рокот, о котором я уже писал, — и вскоре пришли в место, которое иначе, как земным раем, я назвать не могу. Ибо это был единственный кусочек африканской земли, на котором воплотились чаяния всех жителей жаркого и засушливого континента. Миллионы людей по всей Африке мечтают и молятся о том, чтобы выпал хоть небольшой, хоть кратковременный дождик, а здесь он шел непрерывно! День и ночь в воздухе висела водяная пыль, которая оседала каплями теплого дождя. Эта местность непосредственно прилегала к водопаду и постоянно орошалась его брызгами. Потому-то ее и прозвали Дождевым лесом!