Жюль Верн - Южная звезда
«Самым характерным в этом алмазе является то, — писал он между прочим, — что он совершенно схож с природным, а главное, что на нем есть даже наружная кора».
Сиприен действительно не задумался приписать эту особенность алмаза тому старанию, с которым он обмазал внутренность своего аппарата землей, выбранной тщательно из Вандергартовой россыпи.
Но Сиприен не имел намерения дать полную и окончательную теорию своего открытия: он только хотел сообщить о ней ученому миру Франции и возбудить по этому поводу рассуждения, которые могли бы осветить факты, неизвестные ему самому.
Начав эту записку, Сиприен решил не отправлять ее до тех пор, пока он не будет в состоянии дополнить ее новыми наблюдениями. После этого он поужинал и лег спать.
Встав на другой день утром, Сиприен вышел из своего домика и стал задумчиво прогуливаться по россыпям. Встречавшиеся с ним диггеры провожали его далеко не дружелюбными взглядами. Но он их не замечал, потому что совершенно забыл о том, каковы будут последствия его важного открытия для всех обитателей этого края, — последствия, представленные ему с безжалостной очевидностью фермером Уоткинсом еще накануне, то есть разорение концессионеров Грикаланда. Тем не менее обстоятельство это могло встревожить любого в этом полудиком краю, где люди, не задумываясь, своими руками производят над другими суд и расправу.
Что касается самого фермера, то после тревожной ночи, в которой Джону Уоткинсу снились алмазы невероятной стоимости, ему пришли в голову и иные соображения, а именно: что люди, подобные Аннибалу Панталаччи, и другие диггеры могут иметь причины прийти в бешенство от сделанного Сиприеном открытия; это было вполне естественно ввиду того, что они обрабатывали участки на свой счет; но что его положение как фермера было совсем иным.
Конечно, в на нем отчасти могло отразиться понижение цен на алмазы: в случае, если все население Грикаланда разбредется в разные стороны, ценность его фермы упадет, продукты ее не будут уже иметь прежнего сбыта, дома и хижины будут пустовать за отсутствием жильцов, и ему, может быть, даже придется покинуть край, ставший непроизводительным.
«Это так, — говорил себе Джон Уоткинс, — но прежде чем дело примет такой оборот, пройдет немало лет. Ведь производство искусственных алмазов не имеет еще практического применения даже в изобретении господина Мере! Может быть, случай сыграл здесь не последнюю роль. А пока случай ли ему помог или что-нибудь другое, но факт тот, что он уже сделал алмаз огромной ценности, и если натуральный камень таких же размеров будет стоить миллионов пятьдесят, то этот — нужды нет, что он искусственный, — будет стоить еще дороже. Да, это так! А потому надо удержать этого молодого человека во что бы то ни стало. Надо хотя бы на некоторое время лишить его возможности звонить во все колокола о своем изобретении. Необходимо сделать так, чтобы этот алмаз остался в семействе Уоткинсов и вышел бы оттуда не иначе как разменянный на солидные миллионы. Удержать здесь изобретателя мне будет нетрудно, даже не принимая на себя серьезных обязательств: Алиса здесь, и с помощью Алисы я сумею заставить его отложить свой отъезд в Европу!.. Да!.. Надо это сделать, даже если мне придется обещать ему руку моей дочери!.. Даже если я действительно выдам ее замуж за него!..»
И Уоткинс, побуждаемый корыстолюбием, не задумываясь, пошел бы даже на это. В этом деле он думал лишь о себе, видел только свою выгоду! И если у старого эгоиста мелькнула мысль о дочери, то единственно для того, чтобы тотчас успокоить себя словами:
«Алиса, впрочем, будет довольна. Этот молодой безумец красив! Он влюблен в нее, и мне кажется, что и она не осталась равнодушной к его любви. А что же может быть лучше, как не соединить два любящих сердца!.. Или хотя бы дать им надежду на этот союз до того времени, когда дело это будет упрочено!.. К черту Аннибала Панталаччи и его приятелей, своя рубашка к телу ближе, даже в Грикаланде!»
Так рассуждал Джон Уоткинс, положив на одну чашу весов будущность родной дочери, а на другую — кусок простого кристаллизованного углерода, и очень радовался тому, что чаши держались на горизонтальной линии.
Раз решение было принято, он не хотел выжидать обстоятельств, не зная наверное, какое направление они примут, и потому пожелал немедленно увидеться со своим жильцом, что было легко выполнимо, потому что молодой инженер каждый день приходил на ферму; а главное, фермер желал снова увидеть чудный алмаз, принявший в его сновидениях колоссальные размеры.
Мистер Уоткинс направился к хижине Сиприена, который ввиду раннего утреннего часа был еще дома.
— Ну, как же вы почивали, мои юный друг? — сказал он Сиприену добродушно. — Спокоен ли был ваш сон в эту первую ночь после великого открытия?
— Очень хорошо, мистер Уоткинс, очень хорошо, — ответил молодой человек холодно.
— Как! Вы могли спать спокойно?!.
— Как обыкновенно.
— И все эти миллионы, вышедшие из вашей печи, потревожили вашего сна?
— Нисколько, — ответил Сиприен. — Поймите же, мистер Уоткинс, что алмаз этот может стоить миллионы только при условии, если он произведение природы, а не химика…
— Да!.. Да… господин Сиприен! Но уверены ли вы, что можете сделать еще несколько таких алмазов?.. Можете ли вы отвечать за это?
Сиприен колебался ответить на этот вопрос, зная, сколько может быть непредвиденного в подобного рода опытах.
— Видите, — начал снова Джон Уоткинс, — вы не можете поручиться за это! А потому до второго опыта, успешно сделанного вами, ваш алмаз сохранит свою огромную стоимость. И зачем до времени говорить всем, что камень этот искусственный?
— Повторяю вам, что я не могу скрыть этого важного научного открытия!
— Знаю… знаю! — возразил Джон Уоткинс, сделав молодому человеку знак молчать, точно боясь, что разговор этот будет кем-нибудь услышан на улице. — Да… да. Мы еще возобновим об этом разговор!.. Но не заботьтесь о Панталаччи и о всех других!.. Они ничего не скажут о вашем открытии, потому что это не в их интересах; им гораздо выгоднее молчать об этом! Поверьте мне… подождите!.. А главное, думайте чаще о том, что дочь моя и я очень рады вашему успеху!.. Да… очень рады!.. Но не могу ли я взглянуть еще раз на этот чудный алмаз?.. Вчера я плохо рассмотрел его!.. Не позволите ли вы мне…
— Его нет у меня! — сказал Сиприен.
— Вы его отправили во Францию! — воскликнул мистер Уоткинс, пораженный этой мыслью.
— Нет… нет еще! В необработанном виде нельзя судить о его красоте! Успокойтесь!
— Кому же вы его отдали? Боже мой! Кому?
