Луи Буссенар - Герои Малахова кургана
Но философствовать Жану некогда, он умирает от голода и усталости.
У храброго солдата хватает сил ползком удалиться от лестницы. Ощупав стену, Жан встает, делает несколько шагов, падает и засыпает глубоким сном.
Он просыпается от голода и жажды. Наступил день. Слабый луч света проникает в отдушину и неясно освещает подвал. Огромнейший подвал! Сотни бочонков стоят симметричными рядами.
Сон подкрепил Жана, вернул ему энергию и силу. Неунывающий зуав смотрит на линию бочонков и говорит:
– Вот лекарство от жажды! Посмотрим! – И протыкает штыком отверстие в одном из бочонков. – Странно! Вино не льется! Что это такое? – Жан нащупывает зернистое сухое вещество, кладет щепотку на язык.
Ба! Знакомый вкус!
– Порох! Черт возьми! – ворчит Жан, припоминая слова дамы в черном: «бочонки на месте?» И другую фразу: «он взлетит на воздух со всеми другими!»
– Так эти бочки с порохом должны взлететь на воздух! Этот подвал представляет из себя гигантскую мину, от взрыва которой разлетится вдребезги замок и его гости – начальники французской армии! А! Низкий заговор подготовлен опытной рукой!
Сорви-голова дрожит от гнева и ужаса при мысли о катастрофе.
Несмотря на все его негодование, жажда продолжает мучить его. Он атакует второй бочонок, энергично протыкая его штыком. Вино льется ручьем. Сорви-голова прикладывает губы к отверстию и с наслаждением тянет крымский нектар, свежий, нежный, душистый, который подкрепляет и воскрешает его. Жажда утолена. Но голод сжимает все внутренности. Жан берет горсть земли, затыкает ею отверстие в бочке и бредет по подвалу. В конце его он останавливается. Сильный запах ветчины кружит ему голову. На крюках подвешено несколько окороков.
– Вот это прекрасно! – говорит Сорви-голова, снимает один окорок, отрезает от него большой кусок и ест с каннибальской жадностью.
Хорошо закусив и выпив, Сорви-голова вернул всю свою бодрость и силу и снова стал прежним – отважным неустрашимым солдатом, которого трудно смутить и испугать. Что ему делать теперь? Конечно, помешать во что бы то ни стало ужасному заговору! Для начала Сорви-голова решается быть осторожным. Осторожность не принадлежит к числу его добродетелей, но особенно ценна в людях его темперамента.
Он садится на бочку и размышляет.
– Да, надо быть осторожным. Сорви-голова, милый мальчик, будь осторожен! Дама в черном хитра, как все арабские племена вместе, и не остановится ни перед чем. Она привела меня за собой в засаду, под выстрелы, направила меня сюда, к замку, поймала в сети, как карася, и угостила кинжалом! Славная женщина!
Кто знает, может быть, и теперь несколько пар глаз подсматривают за мной! Надо найти уголок, потаенное местечко, где можно спрятаться, если они вздумают осведомиться, умер ли я!
Сорви-голова ищет, но не находит такого уголка. Его найдут с первого взгляда. Ну, что ж! Он дорого продаст свою жизнь. Трудно представить себе, какое спокойствие охватывает человека, который решился на все, даже на смерть.
День проходит без всяких событий. Но как долги и томительны эти часы заточения! Какая тоска для смелого солдата сидеть впотьмах с ужасной мыслью в голове, которая точит мозг и будоражит кровь: главный штаб армии в опасности!
Хотя у него много вина и мяса, но куски останавливаются в горле. Ночь проходит тихо. После полудня, на другой день, в замке начинаются ходьба и суета. Дверь подвала с шумом отворяется. Люди входят, громко стуча сапогами. Их много. Все они с фонарями и держат разные орудия и материал: камни, кирпичи, гипс. По их выправке зуав догадывается, что это переодетые солдаты. Несколько человек из них отдают приказания на русском языке повелительным тоном. Вероятно, начальники. Рабочие принимаются за дело. Один из них, осветив бочки фонарем, сделал на двадцати из них знак в виде креста. Остальные берут помеченные бочонки и ставят их стоймя на середину подвала. Сделав это, они прилаживают к верхушкам бочек что-то вроде деревянных кранов, вбивая их ударами молотка. К каждому крану прикрепляют кончик какого-то черного гибкого предмета, длина которого, видимо, высчитана. Запрятавшись в дальний угол, Сорви-голова с бьющимся сердцем присутствует при этих приготовлениях и узнает трубки с фитилями.
– Двадцать бочек пороху, – думает он, – по двести кило в каждой – хорошенькая цифра в четыре тысячи кило, которые взлетят на воздух! Все разлетится в щепки! Слава Богу, что я здесь!
Люди работают с лихорадочной поспешностью, громоздят принесенный материал, растворяя его в вине вместо воды. За водой далеко идти. В один миг воздвигается стена, которая разделяет погреб на две части, от земли до сводов, и совершенно изолирует мину.
– Если бы я находился там! – думает Жан. – Эти казаки заперли бы меня с бочками… а здесь… Что я буду тут делать?
– Неприятельская армия в пути? – обращается один из начальников к другому по-французски.
– Да, Ваше превосходительство… она будет здесь не позднее, чем через пять часов!
– Сколько времени могут гореть фитили, которые должны взорвать мину?
– Часов шесть!
– Значит, через шесть часов!
Стена готова. Оставлена только брешь, достаточная, чтобы пройти одному человеку и зажечь фитили. Страшная работа кончена.
– Кто будет зажигать? – спрашивает первый собеседник. – Вы. Ваше превосходительство, или я?
– Княгине принадлежит эта честь… она хочет сама поджечь вулкан!
– Хорошо. Так предупредите ее, что все готово!
ГЛАВА VIII
Подвиги лейтенанта. – Главнокомандующий и доктор. – Мечта солдат.– Изнанка славы. – Шест тысяч убитых! – Веселый переход. – Пушка. – Русские топят свои корабли. – Мина под замком.– Раненые.– Совет. – Взрыв.
Вернемся пока на поле битвы.
Товарищи Жана много толковали о его погоне, потом, после его продолжительного отсутствия, начали беспокоиться.
Так как состояние раненого лейтенанта требует помощи и ухода, они направляются к лазарету, где усердно работает доктор Фельц. Собака бежит за ними, не отставая ни на шаг. По дороге зуавы встречают артиллеристов, которые узнают своего офицера и, радуясь, что он жив, присоединяются к зуавам. Все они идут тихо, неся импровизированные носилки, и восхваляют храбрость раненого.
– Да, мальчик еще… три волоска на губе… а храбрый, как лев!
– Мы знаем это, – подтверждает Бокамп, – мы видели его на деле, так же, как вас, канониров! Вы молодцы! Честное слово зуава!
– Хорошо сказано, товарищ! – отвечает артиллерист. – Делали, что могли, как истые французы!
