Владимир Обручев - В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)
Улюнгур — очень большое озеро, длиной около 40 вёрст. В общем оно имеет форму треугольника; берега во многих местах окаймлены большими зарослями камышей, в которых ютятся кабаны и утки. Ещё поздно вечером оттуда доносилось кряканье, хлопанье крыльев, а издалека визг свиньи, на которую, очевидно, напал какой-нибудь хищник. Но наша собака лежала спокойно вблизи огня и только по временам, прислушиваясь, навостряла уши. Лошади на ночь были привязаны близ палатки, мы нарезали им по снопу молодого камыша.
На следующий день мы обогнули южный конец озера по окаймляющей его равнине с солончаками и болотцами с кустами тамариска и пришли в китайский городок Булунтохой в низовьях реки Урунгу, впадающей в озеро. Это было последнее поселение на нашем пути, и мы пополнили свой запас муки, купили китайских булочек и баранины на два дня.
Город ещё не оправился после дунганского восстания, внутри его стен видно было много пустырей и мало людей, кроме главной улицы, вдоль которой тянулись жалкие лавки и мастерские, чередуясь с развалинами фанз. Жители жаловались, что и летом им не дают покоя тучи комаров, налетающих с озера и болот. Возле города виднелись небольшие китайские огороды и пашни, на которых трудились земледельцы. День был жаркий, и они работали, обнажённые до пояса, с большими соломенными шляпами на головах.
Миновав город, мы повернули вверх по долине Урунгу — большой реки, шириной в 35–40 сажён, с быстрым течением в извилистом русле и песчаным дном.
В нижнем течении дня на два пути долина её очень широка, вёрст 5–10. Вдали в обе стороны видны обрывы, разрезанные оврагами. По дну долины рассеяны большие рощи карагача, тальника, тополя, джигды и заросли тростника.
Корма и топлива везде достаточно, но населения мы не встречали: как только начинается жаркая погода, монголы откочёвывают за Иртыш в предгорья Алтая, так как на Урунгу летом много комаров и оводов, которые мучают животных и людей. Поэтому мы видели только места зимовок в виде голых площадок круглой формы, на которых зимой стояли юрты, и изгородей из жердей и хвороста для скота. Они всегда были на южной окраине рощ; монгол любит солнечный свет и тепло.
Этот и следующий день мы ехали по широкой долине нижнего течения реки, а затем началось среднее течение, на протяжении ещё пяти дней пути.
Местность в обе стороны от реки представляла резкую противоположность дну долины. Это была почти пустыня, то ровная, усыпанная щебнем, то в виде глинистых бугров и каменистых холмов с небольшими пучками травы, кустиками саксаула, бударганы, рассеянными кое-где, часто далеко друг от друга.
Но на полуденную остановку и на ночлег мы всегда спускались в долину, где можно было найти не только воду, но и корм и топливо, а также попадалась дичь; в часы дневного отдыха или вечером мне почти всегда удавалось подстрелить какую-нибудь птицу или зайца, так что мы не оставались без свежего мяса.
Во время одной ночёвки на среднем течении реки Урунгу случилась неприятность, которая чуть было не заставила нас вернуться назад ни с чем. Мы уже поужинали, собрали коней и привязали их к дереву недалеко от палатки, нарвав им достаточно травы на ночь. Легли спать, оставив, как всегда, собаку возле палатки. На рассвете разразился короткий, но сильный ливень с крупным градом. Я проснулся и увидел, что собака забралась в палатку, спасаясь от ударов крупных градин. Когда дождь прекратился, я выгнал её наружу; она стала визжать и царапать полу палатки. Это меня обеспокоило, и я выглянул. Коней не было! Отвязаться они не могли, а от града их защищала листва большого дерева, под которым они стояли.
— Лобсын! — крикнул я, — кони удрали или их увели.
Лобсын выскочил и побежал к дереву.
— Увели какие-то жулики! — донёсся его голос. — Поводки остались на дереве, перерезаны. И свежие следы на земле видны, два человека были здесь!
Очевидно, конокрады следили за нами ещё с вечера и ночевали по соседству, но присутствие собаки мешало им совершить кражу ночью. Я вспомнил, что собака ночью раза два ворчала: видимо, чуяла подбиравшихся к нам воров. Ливень с градом, загнавший собаку в палатку, сопровождавшийся сильным шумом и раскатами грома, позволил похитителям быстро выполнить своё намерение. Второпях они перерезали поводки и умчались на лошадях.
Мы оба стояли в унынии возле дерева. Выследить воров было не трудно. Собака Лобсына была приучена к этому, а следы на намокшей земле оставались ясные. Но что же мы могли сделать, оставшись без коней? Тащить на себе четыре седла и два вьюка, выслеживая воров пешком, конечно, не имело смысла — и никаких шансов на успех. Я мог бы остаться в палатке, а Лобсын с собакой преследовать воров налегке. Но и это было безнадёжно, хотя они не могли ещё уехать далеко. Пеший конному не товарищ, как говорится.
— Видно, придётся тебе, Фома, караулить наш стан, — сказал Лобсын. — А я пойду искать где-нибудь поблизости монгольские зимовки, чтобы нанять там коней и погнаться за ворами.
— А если не догонишь их? Пока что они уедут далеко, перемахнут за Иртыш и через Алтай на летние кочевья, продадут коней кому-нибудь, ищи ветра в поле!
— Ну, найду зимовки, купим коней, чтобы ехать дальше. Денег у тебя хватит?
— Смотря по тому, сколько запросят монголы. Может быть, придётся только нанимать коней от улуса до улуса и ехать обратно в Чугучак не солоно хлебавши.
Вдруг собака залаяла и бросилась в сторону реки, откуда раздался топот копыт по гальке. Из густых зарослей тальника вырвалась лошадь и прибежала к нам, сопровождаемая нашей собакой, которая с визгом и ворчанием подскакивала на бегу, стараясь схватить коня за гриву.
— Это мой конь! — воскликнул Лобсын. — Он меня любит и всегда подбегает, возвращаясь с пастбища ко мне, лишь только увидит. От воров вырвался и прибежал назад. Ну, теперь дело иное! Я сейчас в погоню за ними с собакой, а ты останься при палатке.
Лобсын побежал к палатке, вынес потник, седло, уздечку. Я оседлал подбежавшего коня, пока калмык одевался и наскоро собирал кое-что в суму, очевидно немного провизии и чашку.
— Возьми моё ружье! — предложил я.
— Не нужно, лучше дай ливольвер, он неприметный в кармане, а вытащишь — страху нагонит больше.
Я достал револьвер, который Лобсын засунул за пазуху. Стрелять я выучил его давно, и, сопровождая караваны, он всегда имел револьвер с собой на всякий случай.
— Ну, будь здоров, Фома! Если не к вечеру сегодня, то утром завтра вернусь беспременно. Воры ещё недалеко, и я скоро догоню их.
Он привёл собаку к дереву и показал ей следы конокрадов, очевидно монголов, судя по острому углублению от каблука и отсутствию следа от задранного вверх носка монгольских сапог. Собака взвизгнула и побежала по следу. Лобсын вскочил на коня и умчался за ней. Я смотрел, как он ворвался в чащу тальника по узкой тропе и исчез. Было уже совсем светло, грозовая туча ушла на юг, вершину дерева осветило восходившее солнце. Лёгкий порыв ветра встряхнул листву и обдал меня обильными каплями воды, что было неприятно, так как я стоял в одной рубашке и кальсонах, как выскочил из палатки.
