Николай Золотарёв-Якутский - Искатели алмазов
— Как нет?! Врешь, есть!
Бекэ попытался встать. Глаза его совсем осоловели, редкая черная бородка торчала клочьями, словно ее выщипали, давно не стриженные волосы разметались и взлохматились, как у шамана.
Прасковья в сердцах поставила перед Павловым новую бутылку и, захватив сына, вышла.
Выпили еще.
— Да-а, — заговорил Павлов, вытирая жирные пальцы о шкуру, на которой сидел, — ты, Бекэ, хороший человек, и я верю, что богатство пришло к тебе честным путем. Но люди могут не поверить. Они донесут на тебя большому полицейскому начальнику в Якутске и начнут тебя таскать туда-сюда. Как мне тебя защитить — не знаю. Если бы ты рассказал мне все, тогда бы я мог…
Бекэ по-бычьи мотнул головой.
— Я не боюсь… Никого… Пусть спросят Кокорева…
— Э-э, где его теперь найдешь?
— Н-н-найдешь… Он не камешек, похожий на глаз Ого Абагыта….
Бекэ сложил щепотью большой и указательный пальцы, поднес к глазам Павлова.
— Такой м-махонький камешек… Хороший камешек. Все это, — Бекэ широким жестом указал на занавес, на постели, причем, потеряв равновесие, едва не опрокинулся на спину, — все это дал мне камешек.
— Ну-ну, говори, — насторожился Павлов, — какой он, твой камешек? Небось редкостной красоты?
— Не-ет… никакой редкости… Прозрачный, как льдинка… Только на солнце играет. Алмаз называется…
— Где же ты нашел его?
— На Иирэляхе, на отмели.
— Э-э, может, это четырехгранный окаменевший лед, что встречается в горах, по речке Ахтаранда? — допытывался старшина.
— Нет, ты говоришь про шпат, его все знают. Мой камень не шпат, мой камень, как водка, чистый. Кокорев просил меня найти еще и скупать у соседей. И Бекэ найдет… Бекэ все может, Бекэ лучший охотник и уваж-ж-жаем-мый… Бекэ э-э-э…
Он повалился набок и сейчас же захрапел.
Павлов довольно ухмыльнулся, допил водку и, не спеша одевшись, вышел из юрты. Нет, не зря люди дали ему прозвище — Хитрая лиса.
7. К цели
Отвьюжил над верховьями Лены февраль 1910 года. В один из первых дней марта из Верхоленска выехал крытый возок, запряженный парой лохматых сибирских лошадей. Солнце обливало белые зализанные вершины сопок, снег блестел так, что на него было невозможно смотреть. Стоял крепкий мороз, от лошадей валил пар, в гривы вплелись серебряные ниточки инея.
Возок въехал на мост через Лену, и Великанов вспомнил, как впервые прибыл в эти места семь лет назад. Тогда его сопровождали двое студентов Горного института. Один из них, Иван Игнатьев, особенно нравился Великанову. Был он худощав, но перевитая мышцами шея, широкие запястья свидетельствовали о недюжинной силе. Костистое продолговатое лицо и прямой нос делали его похожим на Белинского, и сходство было бы полным, если бы не черные, жесткие, как проволока, волосы, подстриженные бобриком. Характер у Игнатьева спокойный, ровный, а в глазах постоянно таилась усмешка.
На вокзале их напутствовал Евграф Степанович.
— Вы геологи, вы едете в такие места, где не ступала нога человека. Ведите тщательные, подробные записи. Мы не знаем сегодня и десятой части геологии нашей России. Мы знаем лишь паркеты бальных зал. Но завтра-послезавтра бал кончится, непременно кончится, и народ захочет посмотреть, какими природными ресурсами он располагает. Вот тогда-то и возымеют огромное значение каждая ваша запись, каждая находка….
Они хорошо запомнили наказ учителя и в пути, пока добирались на подводах от Иркутска до Верхоленска, не теряли даром времени. В Верхоленске остановились на сутки, чтобы ознакомиться с окрестностями. Забрели на мост, перекинутый через небольшую речушку. Долго удивлялись: неужели перед ними великая сибирская река Лена? Спросили проходившего по мосту крестьянина. Тот улыбнулся в русую бороду:
— Что верно, то верно, все приезжие сумлеваются насчет Лены-реки. И зря, паря. Большое дело, оно делается исподволь, не сразу, не нахрапом. Я однажды бывал у того камня, из-под которого вытекает Лена-река. Отсюда шибко далеко то место. Близ Байкал-озера есть горы, а в горах распадок, а посередке энтого распадка черный камень лежит, не соврать бы, что твоя изба. Из-под этого камня зимой и летом бьет теплый ключ. Ну, от ключа, как водится, ручеек течет по распадку. Его любой мальчонка перешагнет, ручеек-то, а он, вишь, тоже Леной-рекой прозывается. С гор другие ручьи бегут, и все в Лену вливаются. Дальше — больше, глядишь, паря, уже не ручей, а река течет. Впадают в нее Кута, Киренга, Поледуй, а там и Олекма-река. Э, совсем забыл! тут ближе еще Витим прибавляется. А уж начиная с Олекмы Лена-река вширь раздается. А дальше и того больше рек Лена принимает: Синюю, Буотаму, Алдан, Вилюй — всех и не перечесть. Там уж берега-то чуть видно. Непогода разыграется, не переедешь на лодке, волна зальет. Островов да утесов без счету… Вот она какая, Лена-река… А тута, конечно, мелка, что и говорить.
Ушел крестьянин, а Владимир Иванович и его спутники долго еще стояли на мосту, вглядывались в чистую воду.
— Все-таки любит русский народ свою родину, — тихо, словно вслух размышляя, сказал Великанов.
— Он-то любит, да она его — не больно, — отозвался Игнатьев.
— Что ж, наша задача, задача интеллигенции, — по мере сил исправить эту несправедливость.
Глаза Игнатьева блеснули откровенной насмешкой.
— У французского поэта Потье, Владимир Иванович, есть одна хорошая песня. В ней поется: «Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой». Так что наша с вами задача найти для народа алмазы, а остальное народ сам сделает.
Великанов поднял на него глаза, но у Игнатьева вдруг сделалось скучное лицо, он зевнул и предложил идти обедать.
От Верхоленска до Жигалова ехали на лодке, попутно по береговым срезам изучали геологию местности. В Жигалове пересели на пароход «Соболь» и к середине лета прибыли в Нюю. Тут они узнали, что Кокорев перебрался на жительство в Киренск. Долго ждали обратного парохода. Конечно, лучше всего было бы расспросить об алмазах местных жителей, но Горный департамент предписал держать цель экспедиции в строжайшей тайне. Наконец, сели на пароход «Кушнарев», двинулись в обратный путь. Лето приближалось к концу, уходило лучшее для изысканий время. Его пожирали огромные сибирские расстояния. Распорядительность Великанова была бессильна. Пространство оказалось сильнее. Здесь говорили: сто верст — не расстояние. Великанов мог к этому добавить: три месяца в Сибири — не время, В Киренске Владимир Иванович встретился наконец с Кокоревым. Тот сначала перепугался, думал, что за алмаз его потянут к ответу, но, убедившись в своей ошибке, на радостях рассказал, как попал к нему драгоценный камень. Потом уж спохватился, да поздно. Великанов теперь точно знал: алмаз найден якутом Бекэ где-то на одном из притоков Вилюя. Приближалась осень, и пришлось вернуться в Петербург.
