Юй Хуа - Десять слов про Китай
Мы тогда жили не в больничном общежитии, а в «Солнечном переулке». Это была большая комната, разделенная стенкой из перевитого проволокой бамбука. Роль обоев играли старые газеты. Мы с братом признали правоту родителей, но поставили условие: дацзыбао наклеить ближе к двери, где спали мы, а не во внутренней части, где стояла их кровать. Родители с облегчением согласились.
Отца сослали в деревню. Он ходил по полям с аптечкой и лечил крестьян. Когда до «бунтарей» дошло, что его упустили, они отправились за ним в деревню. Но отец исчез: благодарные крестьяне его спрятали, и он избежал насилия первых лет культурной революции.
Дацзыбао провисело над нашей с братом кроватью больше года. Потом оно запылилось, пожелтело, порвалось и, наконец, отклеилось и соскользнуло под кровать, где его и забыли. Но поначалу перед отходом ко сну и при пробуждении я с гордостью смотрел на свою кривую подпись.
Через пять лет я пошел в школу средней ступени и теперь сам вовсю писал дацзыбао, а не подписывался под чужими. В те времена славилась своими дацзыбао группа студентов двух университетов — Пекинского и Цинхуа, творившая под псевдонимом Лян Сяо (что по-китайски созвучно выражению «два университета»). Им в подражание я сколотил группу из трех одноклассников. В честь знаменитого революционного фильма мы назвались «Весенними ростками».
В те дни по стране прогремело имя Хуан Шуай. Эта двенадцатилетняя девочка в дневнике критически отозвалась об учительнице: «Сегодня один ученик плохо себя вел в классе, ерзал за партой. Учительница вызвала его и сказала: „Дать бы тебе указкой по голове!“ Думаю, так говорить неправильно, указка нужна, чтобы учить, а не чтобы бить по голове. Ошибки учеников надо терпеливо поправлять и следить за своими словами». Учительница увидела эту запись и раскричалась. Она обвинила Хуан Шуай в подрыве «педагогического авторитета» и больше двух месяцев донимала ее замечаниями, а также требовала, чтобы одноклассники ее бойкотировали. Тогда затравленная девочка обратилась в «Пекинскую ежедневную газету». Она писала: «Я красный солдатик, беззаветно люблю партию и председателя Мао. Я всего лишь написала в дневнике, что думаю, а учительница его отняла. Уже много дней я не могу есть, мне снятся кошмары. Разве я совершила серьезную ошибку? Разве мы, молодежь эры Мао Цзэдуна, должны, как при капитализме, пресмыкаться перед учителями?» 12 декабря 1973 года «Пекинская ежедневная газета» опубликовала письмо Хуан Шуай и выдержки из ее дневника. 28 декабря его полностью напечатала на первой полосе «Жэньминь жибао» с комментариями редактора. В тот же день эту статью зачитали в радиопередаче «Последние известия и сегодняшние газеты». Хуан Шуай прославилась на всю страну, у нее учились все школьники младших и средних классов. Однако радость ее продолжалась недолго: через два года, после смерти Мао Цзэдуна, девушку объявили пособницей контрреволюционной «банды четырех». Повсюду висели разоблачающие ее дацзыбао, мать вынуждена была написать «признания» общим объемом в несколько сотен тысяч иероглифов, а отца держали в тюрьме до 1981 года.
В то время никто не знал, что ему принесет следующий день — удачу или несчастье.
В 1974 году школьники всей страны боролись с «низкопоклонством перед учителями». В нашей школе пользовались большим успехом дацзыбао, сочиненные мною и подписанные псевдонимом «Весенние ростки». Меня называли «красной кистью» и «красным застрельщиком».
Наша троица кропала день и ночь и за неделю произвела на свет сорок стенгазет, обличающих всех школьных учителей. Политические выражения мы взяли из «Жэньминь жибао», «Ежедневной газеты провинции Чжэцзян» и шанхайской газеты «Освобождение». Я пощадил только учителя литературы, потому что мы дружили: он тайком угощал меня сигаретами, я его тоже (когда удавалось стянуть у отца).
Передовым отрядом нашего общества являлся пролетариат, поэтому повсюду, кроме заводов, сельских коммун и военных частей, разослали группы рабочей агитации. Начальник такой группы, рабочий лет пятидесяти, был самым большим человеком в нашей школе. Он читал мои стенгазеты, делал пометки в блокноте, а при встрече расплывался в улыбке и восклицал: «Молодец! Молодец!»
Я не знал, что председатель революционного комитета нашего уезда хвалит начальника группы за мои дацзыбао. Благодаря им наша школа вышла на первое место по учебе у Хуан Шуай и борьбе с низкопоклонством не только в уезде, но и, возможно, во всей провинции.
Начальник группы записывал в блокнот имена всех разоблачаемых педагогов и вскоре обнаружил в критике «слепое пятно»: ни разу не упоминался учитель литературы. Он вызвал «слепое пятно» в кабинет, орал, стучал кулаком по столу и обвинял учителя в том, что он нас травит, поэтому мы и не решаемся выступить против него с критикой.
Литератор чуть не плача разыскал меня, отвел за угол школы, вручил сигарету, поднес мне спичку и спросил:
— Почему про меня не написали?
— А вы не требуете низкопоклонства.
— Как же так? Да я его требую с утра до ночи! — разволновался учитель.
— Нет, вы угощаете учеников сигаретами, — безжалостно констатировал я. — У вас с нами смычка.
Пришлось ему рассказать мне о «беседе» в кабинете пропагандиста. Я все понял и поспешил заверить: завтра же утром будет ему дацзыбао.
Наша команда трудилась до поздней ночи, но выполнила и перевыполнила свой план: всем учителям писали по одному дацзыбао, а литератору накатали целых два. Потом мы явились с ними к его дому и долго обсуждали, где лучше развесить плоды нашего творчества. На узкой двери два дацзыбао, к сожалению, не помещались. Пришлось наклеить их на стенку по бокам.
На следующий день учитель опять завел меня за угол. Вопреки всяким ожиданиям, вместо благодарности я услышал претензии. Почему наклеили у его дома? Соседи смеются, а пропагандист не увидит. Надо вывесить дацзыбао прямо перед его кабинетом. И потом, почему два дацзыбао, а не одно?
— Чтобы показать особое отношение.
— Не нужно особого отношения! Нужно равенство! Всем одно, и мне одно!
— Хорошо, мы уж постараемся, напишем вам новое дацзыбао.
— А старые что?
— Сорвите их.
— Мне срывать нельзя! — крикнул учитель. А потом тихо добавил: — Пойди и сорви сам.
Еще он велел мне, когда буду срывать дацзыбао, кое-что сказать. Я кивнул и обещал все сделать, как он просит. Тогда литератор вынул из кармана начатую пачку сигарет, дал одну мне и отправился восвояси. Но через несколько шагов вернулся и подарил мне всю пачку.
После учебы я написал дацзыбао и наклеил его напротив кабинета рабочей группы, а потом, захватив трех одноклассников (не тех, что в первый раз), поспешил к его дому. Там мы стали громко звать его, но он нарочно не показывался. Только когда на крик сбежались соседи, учитель с поклоном показался на пороге. Я заорал, как он мне велел:
