Георгий Чиж - К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.
«Умереть, но не сдаваться, несмотря ни на что!» – такой девиз прочно укрепился в губернаторском доме Завойко, таким же он был и повсюду, вплоть до уборщиков снега с зимовавших судов. Измученные беспокойной зимовкой люди надеялись на краткую передышку до вскрытия льда.
Есаул привез щедрые награды за прошлогоднюю защиту порта и секретный, запечатанный пятью черными печатями пакет генерал-губернатора.
«Наверное, разные распоряжения насчет дальнейшего укрепления и боевого снаряжения», – подумал Завойко и принялся осторожно вскрывать пакет, чтобы не повредить печатей.
Зажатый в его коленях мальчуган, один из десяти его сыновей, нетерпеливо протянул к пакету руки... Нервное, неосторожное движение, колени разомкнулись, и мальчуган, не выпуская из рук конверта, упал на пол... Не обращая внимания на вопли сына, Завойко пробежал к жене и через минуту объявил в канцелярии:
– Немедленно снять Петропавловск, погрузить людей и имущество порта на суда и выйти в море!
Городом овладела паника: не так-то легко покидать давно насиженное место, бросить скарб, обжитые дома, коров, лошадей, любимых ездовых собак, разорять собственными руками по грошам скопленное хозяйство, рисковать здоровьем и жизнью детей! Последнее было самым главным. Юлия Фердинандовна, жена губернатора, совершенно растерялась: что же ей делать со своим десятком «мал мала меньше», при старшем больном тринадцатилетнем Жорже? Бури студеного моря, переполненные людьми и животными корабли без печей, ежеминутная возможность встречи с вражескими флотилиями... Какой ужас!
Есаул Мартынов подгонял: ждать некогда.
– Берите все, все до последней сковороды, до последней вьюшки... всему найду место!
Еще одно сверхчеловеческое напряжение – и 1 апреля «город на кораблях» вышел на рейд, к краю еще крепко приросшего к берегам льда. Пошли в ход ломы, топоры, совки, багры, и 5-го с интервалами, один за другим, корабли вышли в море...
Их было много, они рассыпались по широкому морскому простору. Встреча – в гавани Де-Кастри...
Неприятельские крейсера, надеясь на невзломавшийся еще лед в устье Авачинской губы, проход судов прозевали... Уход флота под носом стерегущего неприятеля сам по себе был большим успехом, однако встречи с неприятельскими судами грозили со всех сторон. Враги часто появлялись на горизонте, подходили и ближе, повергая в трепет пассажиров, но ни разу не рискнули подойти вплотную и проверить, что за суда.
Бурное море позади... Однако на сердце не легче: каково будет устраиваться на новом месте?
25. ИТОГИ
В конце июня в очищенный от жителей Петропавловск пожаловал английский фрегат «Амфитрида»; он уничтожил железные части разобранного парохода, а затем направился к устью Амура. Не найдя русского флота и здесь, он выслал на разведку гребные суда, которые прошли по Амуру верст пять, но не встретили ни русских, ни их укреплений, ни судов.
– Мы теряемся в предположениях: что сталось с русскими и их судами? – докладывал командиру «Амфитриды», капитану Фредерику, вернувшийся с разведки офицер. – Если бар не позволил нашим военным судам войти в реку, то как же могли русские провести свои? Вероятно, они скрылись в какой-нибудь бухте Татарского залива! Не сожгли ли они свои суда и не удалились ли в какую-нибудь крепость в верховьях Амура или в сердце Сибири?
Храбрый английский офицер, однако, побоялся войти в Амур поглубже, продлить свою разведку и, наконец, сделать то, что в 1849 году сделал Невельской, – пересечь Амур, войдя в реку вдоль левого берега, а выйти из нее вдоль правого и пройти дальше к югу... Тогда бы он наткнулся на русскую эскадру, собравшуюся у мыса Лазарева, увидел суету разгрузки глубоко сидящих фрегатов и устройство укрепленного пункта, а пройди он еще верст двадцать, до Николаевска, у него захватило бы дух от необыкновенного зрелища – рождающегося из хаоса города...
Но англичане поверили своему авторитету Бротону, французы своему божку Лаперузу и были за это жестоко наказаны. Геннадий Иванович Невельской не поверил ни иностранным богам, ни непререкаемому авторитету Крузенштерна, ни, наконец, экспедиции Гаврилова, ни Российско-Американской компании, и благодаря этому был спасен и флот и Петропавловск.
Николаевск два года назад представлял дикое, пустынное место на берегу таинственной, окруженной легендами реки. Невельской бесстрашно водрузил здесь российский флаг. И сегодня, как к земле обетованной, к нему спешили с севера – переселенцы из Петропавловска, с юга – эскадры, с запада – сплавом по Амуру – солдаты, баржи с различными грузами, артиллерией, провизией, скотом...
Для сохранения провизии понадобились магазины, для беспрерывно прибывающих людей – казармы, для семейств – дома, для офицеров – батареи, сигнальные посты, гребная флотилия. Николаевск должен был как-нибудь приютить больше шести тысяч человек!
Он теперь напоминал невиданный бескрайный цыганский табор; между поваленными деревьями с не отрубленными еще зелеными ветвями, в грязи, на грудах неприбранного мусора ютились не только солдаты, но находили пристанище и офицеры и их семьи. Между палатками – дымки походных кухонь и сбившиеся в группы люди, готовящие какое-то варево. Взад-вперед перебегают неумытые, неприбранные дети, суетятся хозяйки, снуют домашние животные – шум, гам!
И тут же безмолвные, озабоченные гиляки в собачьих шкурах. Они наблюдают, не обмениваясь ни одним словом. Насупленные, угрюмые, по-видимому, хотят понять, что случилось. Оставит ли им местечко под луной эта только что прибывшая шумная орда? Кто и откуда ее согнал? Что-то будет зимою?
Этот же мучительный вопрос стоял и перед русскими пришельцами, обреченными на голодовку и болезни. Дороговизна на продукты питания была такова, что наесться досыта составляло недостижимую мечту даже для губернаторской семьи, правда, весьма многочисленной. Недостаточно продуманный план вызвал невообразимую сумятицу, которая в его глазах оправдывалась достижением цели, - во что бы то ни стало... На страдания людей он закрывал глаза.
Было, однако, среди множества бессловесных исполнителей приказаний зоркое око – оно принадлежало настоящему творцу так нелепо облекающейся теперь в плоть и кровь идеи. Это был Геннадий Иванович Невельской.
Генерал-губернаторская помпа, страдания людей, ненужная суета, все это было ему ненавистно, осуществление его идеи представлялось ему отнюдь не крикливым, а величавым, спокойным и обдуманным.
Чего стоила проводка тяжелых кораблей без исследования лимана и безумная затрата энергии и без того выбивающихся из сил команд!..
