Юрий Аракчеев - Зажечь свечу
Внезапно на нашем столе появились три графинчика с водкой и несколько бутылок пива, одна моя. Вскоре принесли и стаканы. Прохладная терпкая жидкость придала сил. А тут и бифштексы подоспели.
Повеселев, я спросил у добродушного парня:
— Как до Чернигова-то дорога, не скажете?
— Хорошая дорога, шоссе. Новая, — ответил он и, внимательно посмотрев на меня, добавил: — Так ты что, правда на велосипеде, что ль?
— Ну, конечно, правда.
— От самой Москвы?
— Почти. От Серпухова — там сто километров на электричке.
— Во дает!
На ребят явно подействовало содержимое графинчиков, и теперь они с интересом расспрашивали меня, но, узнав, что еду я совсем один, опять с недоверием умолкли.
Я медлил со своим пивом, стараясь приглядеться к посетителям ресторана, поймать те трудноуловимые искры, которые гораздо больше могут сказать о городе, чем самые эффектные достопримечательности.
Добродушный парень, взявший еще водки и коньяка, пытался угостить меня, желая сделать приятное, заплетающимся языком принялся рассказывать, какие у них здесь красивые места на Десне, какая рыбалка хорошая — «особенно если сеточка есть». Потом вдруг доверительно пожаловался на свою жену… Я спросил его, открыт ли собор и есть ли какие-нибудь древние памятники — что вообще стоит посмотреть?
— Есть с-собор!.. Б-бальшой с-собор, аг-ромный! А еще Алекс-сандра Невского м-могила есть, т-там на горе, погляди. На Д-десну с-сходи, не забудь… — говорил он заплетающимся языком, порядком уже опьянев, потом вдруг затянул песню.
Быстрая официантка носилась все с тем же жутко занятым видом, отрешенным от этой вот посконной, жутко надоевшей ей действительности, и не мигнув глазом поставила на наш столик новый полный графинчик, несмотря на то что соседи мои были уже вполне не в себе.
Почему-то совершенно спокойным я шел в гостиницу, как будто номер уже давно ждал меня. А он и на самом деле ждал. И не в коридоре, как было обещано, — «если будет, то в коридоре», — а в самой что ни на есть палате, чистой, хотя и похожей чем-то на больницу. В коридоре действительно сплошь стояли диваны и койки, на которых уже пристраивались на ночь постояльцы — не только мужчины, но и женщины, и даже одна девочка лет пяти, и совсем маленький мальчик.
В «палате» было что-нибудь коек восемь, из них три или четыре свободных, я выбрал ту, которая была ближе к окну.
Большой номер гостиницы похож на вагон поезда — так же, как и в вагоне, каждый несет в себе движение свое собственное. Находясь в этой вполне неподвижной комнате, он как бы продолжает ехать, глядя на людей, оказавшихся по соседству, как на случайных спутников, и молчание каждого наполнено шумом колес и мельканием заоконных пейзажей, без задержки проносящихся мимо. И даже когда человек здесь разговаривает с вами, на лице его сохраняется несколько отрешенное выражение, словно он все еще прислушивается к колесному шуму и краем глаза ловит мелькающие в окне картины.
Благодушие дальнего путешественника, может быть, тем и объясняется, что он ни к чему не приглядывается слишком внимательно, ни к чему не относится с чрезмерной серьезностью и принимает жизнь такою, какая она есть, со всеми ее достоинствами и недостатками.
Но вот именно эти достоинства и недостатки окружающей жизни выступают в путешествии особенно рельефно — в сравнении. И сплошь да рядом совсем немного нужно, чтобы определить настрой, характер жизни людей в том месте, мимо которого проезжаешь.
Да, конечно, день был длинный и устал я здорово, но боюсь все же, что не усталостью объясняется мое настроение. Ведь еще подъезжая на грузовике, мыслил я, что, при удаче с гостиницей и ужином, обязательно похожу еще сегодня по улицам города и, может быть, даже по традиции искупаюсь в Десне. И, вымывшись у раковины почти что с головы до ног, — благо, что посетители заходили редко, — почувствовав незамедлительно бодрую свежесть, я даже вышел в ночной теплый мрак, пересек площадь, полюбовался звездами, которые высыпали в изобилии.
Уличного освещения в городе практически не было. Даже здесь, в центре. Люди ходили, словно тени, и это напоминало, конечно, старину, когда об электричестве и не слыхивали, но почему-то совсем не приходило в голову, что можно встретить рыцаря, выезжающего на скакуне из-за поворота. Редкие прохожие опасливо оглядывались — совсем не по-рыцарски…
Настроение, возникшее в ресторане, заметно усилилось. Не пробродив и получаса, я вернулся в гостиницу. В коридоре, на всех раскладушках и диванах, уже спали, на одном из диванов — мама с маленьким мальчиком, а рядом, на раскладушке, — девочка. Идти нужно было осторожно, лавируя, чтобы не задеть. Я подумал о том, как мне повезло: от привычки к свежему воздуху, я вряд ли смог бы как следует уснуть в этой немыслимой духоте. Но как же они-то?..
В номере воздух был тоже не блеск — дорожные мучения обитателей материализовались в состоянии их ног, носков и обуви. Несколько человек спали, двое собирались ложиться. Обращаясь к тому, который был ближе, я спросил:
— Здесь что, везде такие дороги, как в сторону Гремяча?
Мужчина отрешенно взглянул на меня, словно сам факт вопроса был для него неожиданным, и, подумав некоторое время, как бы осмысливая мой вопрос, ответил быстро, словно пытаясь этой быстротой загладить свое затянувшееся осмысливание:
— Да, конечно, такие. До Чернигова хорошие, а кругом такие. Самый угол здесь такой… Забытый.
— А вы-то сами издалека?
— Из Климова.
— А далеко это?
— Да не так чтоб далеко, километров восемьдесят, а с самого утра добирался.
— Странно все-таки, — сказал я, чувствуя, что больше и больше разбирает меня, как и в Дудоровском, неопределенная досада, так не приличная путешественнику.
— Вы бы весной или осенью посмотрели, — сказал другой мужчина, который, расстелив постель, раздевался, собираясь ложиться. — Сколько продуктов губится — перевезти нельзя. А, что говорить-то зря… Все разговоры одни… Свет тогда погасите, последний…
Улегшись, он натянул простыню до подбородка.
Свет погасили. В темноте было хорошо лежать, ловя свежесть, которая доносилась из открытого настежь окна. Негромко журчал динамик — передавали последние известия из Киева на украинском языке. Вот я и на Украине. «А тэпэр слухайте передачи з Москвы…» «Сегодня наша передача посвящена рассказу об одном из классических произведений советского кино — кинофильме «Щорс».. » История заговорила теперь из репродуктора — как будто нарочно. «Товарищи новгородсеверцы!» — обратился Щорс к казачьему пополнению своего войска… «Казаки Таращанского полка… После победы при Семи-Полках, Щорс…»
