Светлые воды Тыми - Семён Михайлович Бытовой
Прогноз погоды не оправдался. Ни вчерашний красивый закат на горизонте, ни северный ветер не принесли ничего хорошего.
Утро выдалось хмурое, с обложными тучами во все небо, с холодным моросящим дождем.
Шабанов был в отчаянии от такой погоды, а зверобоям она как раз пришлась по душе, потому что они готовились к первому забою котиков. Оказывается, в пасмурный день котики почти не купаются в море, а все время тихо сидят на пляже, и тогда легче отбить от стада нужное количество «холостяков».
Когда мы по глубокой траншее незаметно приближались к лежбищу, котики еще спали, причем не только на самом пляже, но и на крутых выступах скал. Спали они безмятежно, в различных позах: и на боку, и на брюхе, и на спине ластами кверху, и просто сидя с откинутой назад головой.
Как мы ни старались соблюдать осторожность, сверху нас заметили кайры и подали сигнал тревоги. Котики стали просыпаться. Они зашевелились, задвигались, переползая друг через друга, и сразу смешались все границы между гаремами. Те, что лежали у самого моря, поспешно плюхнулись в воду. Но удивительно, что секачи, которым стоило столько усилий сбить свои гаремы, не тронулись с места и даже не пытались восстановить прежний порядок, а продолжали восседать на своих каменных тронах.
Стадо «холостяков» было на южной стороне острова, — туда и вела траншея. Вооружившись короткими тяжелыми палками, так называемыми «дрыгалками», мы шли, слегка пригибаясь, и переговаривались шепотом.
Только Шабанов не соблюдал никакой осторожности и через каждые пять минут высовывался по грудь из траншеи, нацеливался киноаппаратом на котиков.
Путь по траншее занял не больше получаса. Когда мы подошли к лежбищу «холостяков», бригадир подал знак, и мы сразу выскочили на бруствер, стали цепью вдоль берега, отрезав котикам путь к морю.
В это время в гостях у «холостяков» еще не было ни секачей, которые иногда посещают их, ни сеголеток, и это облегчало зверобоям работу. Размахивая дрыгалками, с криком и свистом мы окружили лежбище, стараясь повернуть котиков к загонной изгороди. Они, почуяв опасность, стали огрызаться. Но мы не думали отступать. Тогда звери испуганно попятились, заметались в разные стороны, ища какой-нибудь лазейки, чтобы прорваться в море, где человек совершенно бессилен справиться с ними.
Но мы все сильнее сжимали кольцо, и ни одному «холостяку» не удалось ускользнуть. В конце концов они покорно повернули назад и заковыляли к загонной изгороди. Им было, как всегда, трудно двигаться по песку и гальке, и они так «угорели», что со спин у них пошел пар. Но загон находился поблизости, и вскоре все «холостяцкое» стадо уже было там.
Зверобои стали пропускать их через ворота, группами по десять — двенадцать котиков, на убойную площадку — помост из круглых, гладко обтесанных бревен, и, пока котики, уже совершенно выбившиеся из сил, шлепая ластами, спотыкались и скользили на бревнах, охотники нацеливались дрыгалками...
На Тюленьем редко раздается выстрел. Ведь он может испугать и котиков, очень чутких к любому постороннему звуку, и встревожить кайр на птичьем базаре. Этих беспокойных, крикливых, белогрудых птиц с острыми черными клювами здесь не бьют даже дробью. На них охотятся обыкновенными рыбацкими сетями из дели с крупными ячеями.
У кайр короткие крылья и слишком тяжелое тело. Слетая с Арьего Камня, они несколько секунд падают, и только над самой водой выходят из «пике», набирая и высоту и скорость. Даже на море, где кайры чувствуют себя особенно хорошо и уверенно, прежде чем подняться в воздух, они совершают короткий разбег по волнам.
Учитывая эту особенность кайр, охотники расставляют сети у подножия скалы, метрах в десяти от моря, и закрепляют их на высоких кольях.
Когда вспугнутые кайры огромной массой срываются со скалы, оглашая берег тревожным криком, они ударяются об сетку и от неожиданности падают на пляж, откуда подняться им не так легко.
Меньше чем за час таким образом было добыто столько кайр, что около сетей лежали их целые горы.
— На сегодня, пожалуй, хватит, — сказал бригадир, высокий, плотный человек с короткими черными усиками, — наверно, с полтыщи будет.
Вечером всю добычу вместе с ящиками яиц, собранных на выступах Арьего Камня, погрузили на кунгас, и катер повел его на буксире через залив Терпения в порт Корсаков.
Шутка ли, за какой-нибудь час — пятьсот кайр!
Однако на Арьем Камне эта убыль даже не была заметна. Плоская скала по-прежнему полна кайрами, и все новые стаи слетались сюда с открытого моря, и опять возникали драки за местечко, так что в воздухе носился сизый пух.
Когда на третий или четвертый день наша киноэкспедиция (я, кажется, вполне справился с обязанностью ассистента оператора) приготовилась покинуть остров Тюлений, неожиданно распогодилось. С неба ушли тучи, показалось солнце; Шабанов решил повторить съемку, благо забой котиков только начался.
— Не скоро еще выберемся на Тюлений, — уговаривал он меня, — так что давай, друг, поработаем при солнечном свете. Еще на денек задержимся. Ведь погоду здесь ловить надо. Ну, бери же коробку с пленкой, треногу и топай за мной на лежбище.
И верно, в этот день все у него получалось удачно.
Когда мы, усталые, голодные, пришли в барак, море уже отражало закат и на скалистый берег длинными розовыми холмами накатывались волны.
Дни, проведенные на острове Тюленьем, всплыли в моей памяти так подробно, что Василий Мокеевич почти ничего нового не добавил к тому, что я уже знал и о котиках, и о кайрах.
Меня заинтересовало другое: что заставило этого тихого, скромного, несколько даже застенчивого человека, внешне больше похожего на конторского служащего, чем на мужественного зверобоя, выбрать профессию, полную опасностей и риска.
— Так ведь не боги горшки обжигают, — сказал он, мягко улыбнувшись. — Потом как-никак на войне обстрелялся.
Оказывается, Василий Мокеевич был в войсках, которые брали Южно-Сахалинск. Когда после войны демобилизованным предложили остаться на освобожденной земле, Зотов долго не раздумывал — согласился.
— Первые два года работал на рыболовном сейнере, потом перешел на краболов. И вот однажды, находясь на берегу, прочитал в газете, что объявлен набор на курсы мастеров зверобойного промысла. Дай, думаю, на курсы поступлю, чтобы, как говорится, твердая специальность была. Так я
