Луи Буссенар - Охотники за каучуком
Пей, сколько душа принимает. Ну и желудок, конечно. Это, пожалуй, единственное ограничение. Хотя и на этот случай у индейцев есть средство. То самое, что применяли еще древние римляне-обжоры, придумавшие невероятное в угоду своему стремлению бесконечно ублажать чрево. Наевшись всласть, они простым и всем известным способом, а именно с помощью двух пальцев, прочищали желудок и, облегченные, снова приступали к трапезе.
Едва их повелители явились в деревню, женщины бросились собирать пустые котелки, валявшиеся тут и там как попало. Не удосужившись помыть, хозяйки поспешили наполнить и расставить вокруг деревянных столбов столько емкостей, сколько мужчин возвратилось из похода.
Размеры «бокалов» повергли бы в изумление любого немецкого солдафона. Каждый котелок вмещал, по крайней мере, три-четыре литра.
И тем не менее, когда вождь, выпив первым, подал знак остальным, индейцы в мгновение ока опустошили их все, а затем, как ни в чем не бывало, велели женщинам наполнить посудины снова.
Утолив давно мучившую их жажду, краснокожие угомонились. Вождь по имени Луди, не спускавший глаз с пленников, предложил и им присоединиться к пиршеству.
Белые, чувствовавшие себя в гостях не слишком свободно и хорошо, зная эгоизм индейцев, нисколько не удивлялись тому, что на них поначалу не обращали внимания, попросту бросили.
Но в тот момент, когда вождь предложил выпить, они вдруг явственно ощутили, что страшно хотят есть. Четверо здоровых молодых мужчин почти сутки не имели маковой росинки во рту.
Вождь, изрядно накачавшийся, нетвердо стоявший на ногах, подал знак, означавший, должно быть: «Люди утолили жажду. Они хотят есть».
Больше ничего не пришлось объяснять. Женщины, на лету ловившие приказы, засуетились.
Ели много. Индейцы, очевидно, тоже изголодались. Сушеную рыбу запивали настойкой. Не жалея, подливали и пленникам.
Обстановка и до обеда была довольно напряженной и ничего хорошего не сулила, а теперь, после обильных возлияний, деревня превратилась в подобие сумасшедшего дома, наполнившись невероятным шумом.
Внезапно послышались резкие звуки рожка, их сменили заунывные мелодии, которые выводил на своей флейте вождь. Вяло застучали барабаны. Здесь их делали из полого куска бревна, натянув на него кожу.
Пустились в пляс — в основном кто помоложе.
Понемногу ритм ускорялся, жесты, движения и прыжки становились резче и выразительнее. Наконец танец, самозабвенно исполняемый дикарями, превратился в бешеную пляску, дикую и необузданную.
Танцоры оказались поистине виртуозами, знатоками своего дела. Им уже не хватало звуков импровизированного оркестра из флейт и барабанов. Дьявольская кадриль сопровождалась гиканьем, прерывистыми криками и душераздирающими завываниями.
Между тем индейцы все пили и пили. Дикое веселье их, казалось, достигло последнего предела.
Пленники не на шутку беспокоились за свою судьбу. Свирепые взгляды, которые им то и дело приходилось ловить на себе, не сулили ничего хорошего. Один вопрос мучил их неотступно: неужели пришел последний час? Неужели, закруженные вихрем пьяного веселья, индейцы убьют их?
Держаться старались вместе и, внимательно поглядывая кругом, пытались заприметить для себя хоть какое-нибудь оружие. Каждая минута могла стать последней.
Но вскоре выяснилось, что пьяная оргия — всего лишь прелюдия.
Колдун, чей авторитет в племени едва ли не равнялся авторитету самого вождя, поднес к губам флейту и издал такой пронзительный и громкий звук, что он заглушил все остальные.
В то же мгновение, как по волшебству, танцы прекратились.
Пьяный старик, пошатываясь и чуть не падая, произнес краткую речь, вызвавшую среди дикарей неимоверное воодушевление и приветственные возгласы.
Воины обступили пленников.
— Какого черта они собираются с нами делать? — пробормотал Маркиз.
— Я думаю, что настало время убить кого-нибудь, — ответил Винкельман, подходя поближе к топору, что был воткнут в чурбак неподалеку.
— Терпение, — произнес Шарль. — Не будем прибегать к силе, пока нас не вынудят. Прошу вас, только в крайнем случае.
После этого (по требованию колдуна) Шарль молча присел на корточки. Засучив до колен брючины, он обнажил перед всеми белые, как и полагается европейцу, ноги.
Краснокожие вскрикнули от удивления. Только старик колдун с равнодушным лицом опустил палец в плошку с белой краской и, действуя на редкость умело и ловко, нарисовал на коже Шарля две берцовые кости.
Ученик, словно тень повсюду следовавший за учителем и в точности повторявший все его жесты, протянул ему другую плошку, полную красной краски.
Колдун Жакаре аккуратно вытер измазанный белым палец о шкурку пальмовой крысы, висевшую у пояса, опустил его в красное и продолжил анатомические зарисовки.
— Что делает этот старик? — возмутился Шарль. Однако решил, что будет благоразумнее не сопротивляться.
— Видишь ли, — икая и заговариваясь, отвечал колдун, — я рисую на твоих ногах те кости, которые лучше всего подходят для флейты канаемес.
— Что?! Не хочешь ли ты сказать, что собираешься воспользоваться ими, чтобы аккомпанировать вашим жутким пляскам?
— Не знаю…
— Зато я знаю. Рисовать мои кости — занятие достаточно безопасное. Это я вполне могу тебе позволить. Однако не думай, что твои шуточки пройдут и дальше.
— Белый сердится… Напрасно. Таков наш обычай. Высокой чести мы удостаиваем лишь самых почетных гостей.
— Ладно. Если речь и вправду идет об особой чести, я согласен. Но шуточек не потерплю. Так и знай!
Хозе, Маркиз и Винкельман, по очереди, подверглись той же операции. Мускулатура последнего удивила даже видавшего виды и ничему не удивлявшегося колдуна. Шепот восхищения пробежал по строю воинов, которым и в голову прийти не могло, что человеческое тело может быть так развито.
— Прекрасно!.. Прекрасно!.. — басил эльзасец, выходя из себя. — Ну, поиграли? Теперь поняли, что я с вами сделаю, если рассержусь? Видали? Флейты им подавай из наших костей! Черт возьми! Обещаю, что тут ни единой живой души не останется, если что!
Между тем индейцы, увлеченные, словно дети на необыкновенном спектакле, опять принялись петь и танцевать, но не так исступленно, как раньше.
Напрыгавшись, они так же внезапно смолкли и только зловеще посмеивались. Смех их при этом походил на куриное кудахтанье. Краснокожие бросали презрительные взгляды на пленников, а те чувствовали, что попали в нелепое, если не сказать плачевное, положение.
— Не кажется ли вам, месье Шарль, — не без оснований заявил Маркиз, — что вид у нас глупее не придумаешь? Брюки закатаны, будто на рыбалке, ноги разрисовал этот ненормальный! Ему алкоголь ударил в голову — это ясно.
