Николай Максимов - Поиски счастья

Солнце скрывалось за горизонтом. Все быстро серело, меркло, становилось обычным.

Иван Лукьянович очнулся, огляделся по сторонам. Ни корабля, ни замков уже не было. Лишь зеленоватые льды, свинцовое море и темный берег, где, словно на похоронах, столпились угрюмые люди.

Байдара подходила к берегу.

— Ван-Лукьян! — услышал он знакомый, но очень тревожный голос. Кто это? Пеляйме? Нет, Пеляйме говорит совсем не так.

К нему подскочил Элетегин.

— Элетегин? Ты как оказался здесь?

— Худые вести, Ван-Лукьян, — взволнованно проговорил его друг, схватил за руку и потащил в сторону.

Чукчи недоуменно смотрели на них.

— Что случилось?

— Ой, Ван-Лукьян, совсем плохо! — Элетегин уводил его все дальше. — В Славянск не ходи: убьют. Ой, хорошо, что разыскал тебя, думал — ушел уже!

— Говори толком: что случилось?

— Все пропало, Ван-Лукьян. Не будет новой жизни… Американы дали оружие, таньги-купцы убили в Славянске помощников Ленина! Снова все по-старому, Ван-Лукьян. Вот есть письмо, — полез глубоко за пазуху.

Иван Лукьянович быстро зашагал к домику Пеляйме. Читать здесь было трудно: слишком темно.

— Здравствуй, — приветствовала его Энмина.

— Здравствуй, здравствуй, — он даже не взглянул как следует на ее лицо, хотя совсем недавно так много думал о ее здоровье.

Пеляйме еще не вернулся с промысла.

Не раздеваясь, Кочнев присел на корточки к жирнику и стал читать. Элетегин, расставив ноги, присел на обрубок бревна.

Письмо было написано карандашом, как видно, наспех. Писал член ревкома из села, расположенного недалеко от Славянска. «Товарищ Кочнев, — начиналось оно, — в Славянске ревкома нет. Ни в коем случае не показывайтесь туда».

— Элетегин! То, что ты сказал мне, откуда узнал?

— Чукча из Славянска прибежал предупредить.

Сомнений не оставалось: в письме написана правда.

«…Белогвардейцы и колчаковские милиционеры, — читал он дальше, — которых не арестовал ревком, а также купцы и промышленники при содействии подручных Эриксона создали контрреволюционную группу; выждали ухода охотников в тундру, рыбаков — на реку Великую, а шахтеров — в копи и во время заседания ревкома пошли на открытое вооруженное выступление. Все товарищи погибли…»

Стараясь скрыть волнение, Кочнев продолжал читать:

«…Белогвардейцы еще до возвращения людей из тундры провели выборы в «совет», во главе которого стали они сами. «Совет» вернул рыбалки хозяевам. Есть неопровержимые факты, что мятеж организован при поддержке американцев».

Иван Лукьянович на секунду оторвал глаза от бумаги. Потом снова склонился над ней.

«Не падай, товарищ, духом. Трудовое население Славянска возвратилось. Назревает возмущение. В окрестных селах ревком продолжает работу, хотя «совет» и пугает нас контактом с Америкой и Колчаком. Мы знаем, что Эриксон обещает им поддержку Америки и вооружение (перехвачена его телеграмма из Нома), но мы верим в свои силы. Мы сообщили о положении дел Камчатскому ревкому. Население Славянска отказывается подчиняться бандитам. Наш ревком создает отряд Красной гвардии. С Камчатки ждем партизанский отряд Елизова. Готовьте народ, поддерживайте с нами связь. Окончательная победа не за горами. Колчак разбит, но интервенты все еще пытаются отторгнуть от России Дальний Восток. Не выйдет! Все мы допустили много ошибок. Больше не повторим их!

Ждем ваших сообщений», — так заканчивалось письмо.

Иван Лукьянович взглянул прямо в глаза Элетегину:

— О том, что ты знаешь, не рассказывай никому. Скоро все изменится. Тут так написано.

Чукча кивнул головой.

Пришел Пеляйме:

— Ван-Лукьян… Этти!

— Здравствуй, Пеляйме.

— Когда пришел?

— Сейчас мы уходим.

Энмина в изумлении опустила руки. Он даже не взглянул на нее как следует, а ведь у нее за ушами уже нет болячек…

— Куда пойдешь ночью? — удивился ее муж.

Элетегин молчал, С Пеляйме они уже виделись.

Ведь Элетегин ждал здесь Ван-Лукьяна три дня.

— Спасибо, Пеляйме. Тороплюсь. Есть дела. Пойдем, Элетегин.

— Какомэй… — в один голос удивились и муж и жена, и она все же не вытерпела:

— Смотри, Ван-Лукьян, совсем здоровая стала я!

— Да, да. Это очень хорошо. Молодец, Энмина!

Будь всегда здорова. До свиданья!

Кочневу было душно. Он снял шапку, расстегнул ворот.

Шли молча. Ночь выдалась темная. Но Элетегин не сбивался с какой-то одному ему приметной тропки.

«…Расстреляны. Ревкома нет. Белогвардейцы, Эриксон, оружие… — путались мьгсли в голове Ивана Лукьяновича. — Колчак разбит. Мы не повторим ошибок. Мы донесли Камчатскому ревкому… Ждут моих сообщенш Отряд партизан… Красная гвардия…»

— Нет, революцию не остановишь! — вслух вырвалось у него.

— Ты что говоришь, Ван-Лукьян?

— Что?

— Не понял слов твоих.

Иван Лукьянович удивленно взглянул на него, но темноте вместо лица увидел только светлое пятно.

«Народ с нами, с большевиками. Разве я не виде этого здесь?» — с горячей убежденностью мысленно говорил он себе.

Показался месяц. Озера и речки заблестели. Засеребрились лапки ягеля. Мхи, мягкие, как бархат, меняя тона, ласково стлались под ногами. Но Кочнева пошатывало от усталости.

— Слабым становишься ты. Поспать надо. Утро скоро.

— Новая жизнь, Элетегин, сама не приходит. Ее надо добывать, — твердо сказал Иван Лукьянович, обгоняя своего проводника.

С юга потянул ветерок. Светало. Тундра начала пробуждаться.

Глава 40

ЛЬДЫ ТРОНУЛИСЬ

Льды тронулись. В сквозных воронках, изъеденные талой водой, позеленевшие, они расходятся, образуют причудливые трещины. Извилистые полосы чистой вод ширятся, похожие на каналы, озера, реки…

Ни тучки, ни ветерка. Миллиардом зеркал остекленевшие торосы отражают лучи яркого солнца. Всюду ослепительный блеск и песнь льдов.

Острава давно обнажились. Только в ущельях, спрессованный, долго будет лежать снег. Из сухой прошлогодней полыни пробивается зелень. Несколько дней — и она изменит окраску острова, вплотную подступит к нестаявшим снегам, и завяжется между ними упорная борьба, которая будет продолжаться до самой зимы.

Льды тронулись! Как легко на сердце, как хочется жить, верить в счастье, трудиться, любить! Забыты метели, лишения, голод. Как все же хороша жизнь!

Детвора на берегу. Там слышен ее беззаботный смех. Мальчишки перепрыгивают с одной льдины на другую, за ними по берегу спешат девочки.

Взрослые тоже покинули опостылевшие за зиму жилища. Щурясь от яркого солнца, они глядят в пролив, не отходя от землянок, другие разбрелись кто куда.