Жюль Верн - Дунайский лоцман
Ночь прошла без приключений. Перед восходом солнца Илиа Бруш поднял якорь, не смущая глубокого сна своего приятного пассажира.
Скорость течения, уже очень замедлившегося, едва достигала одного лье в час. Баржи всевозможных размеров, иногда тяжелые, нагруженные до предела, спускались по течению, помогая себе широкими парусами. Погода обещала быть прекрасной, без дождя.
Оказавшись посреди потока, Илиа Бруш принялся действовать веслом, ускоряя ход суденышка. Несколько часов спустя господин Иегер, проснувшись, нашел его за этим занятием, чему рыболов предавался до вечера, кроме короткого перерыва для завтрака. Пассажир не сделал никакого замечания и если удивлялся такой поспешности, то делал это про себя.
Мало слов было сказано в течение дня. Илиа Бруш энергично греб. А господин Иегер наблюдал за судами, бороздившими Дунай, с таким вниманием, которое, конечно, удивило бы его хозяина, если бы тот был менее поглощен своим занятием; иногда же Иегер пробегал взглядом по обоим берегам Дуная. Они здесь значительно понизились. Река расширилась за счет окрестностей. Левый берег, наполовину затопленный, уже нельзя было ясно различить, по правому же берегу, искусственно поднятому для прокладки железной дороги, бежали поезда, пыхтели паровозы, смешивая свой дым с копотью пароходов, чьи колеса били по воде с изрядным шумом.
На следующий день, после такого же трудного перехода, как и предыдущий, якорь бросили в пустынной местности, в нескольких километрах выше Нейбурга, и снова, когда наступил рассвет, баржа уже находилась посреди потока.
На вечер этого дня Илиа Бруш назначил прибытие в Нейштадт. Было бы стыдно явиться туда с пустыми руками. Погода благоприятствовала, переход оказался значительно короче, чем предшествующие, и Илиа Бруш решил заняться рыбной ловлей.
Утром он тщательно проверил снасти. Компаньон, сидя на корме, с интересом следил за приготовлениями, как и полагается истинному любителю.
Работая, Илиа Бруш не пренебрегал разговором.
— Сегодня, как видите, господин Иегер, я рассчитываю удить, и приготовления к ловле немного затянулись. Рыбы недоверчивы по натуре, и не могут быть лишними никакие предосторожности, чтобы их привлечь. Некоторые из них крайне хитры, и среди них линь. С ним надо сражаться хитростью же, и губы у него такие жесткие, что он может оборвать лесу.
— Не слишком замечательная рыба линь, как мне кажется,— заметил господин Иегер.
— Согласен, ибо он предпочитает болотистую воду, что придает его мясу неприятный привкус.
— А щука?
— Щука превосходна,— объявил Илиа Бруш,— но при условии, что она весит не менее пяти-шести фунтов[18], а в маленьких одни кости. Притом щуку нельзя поместить в разряд хитрых, умных рыб.
— В самом деле, господин Бруш? Итак, акулы пресной воды, как их называют…
— Так же глупы, как акулы соленой воды, господин Иегер. Настоящие скоты, на том же уровне, как акулы и угри! Их ловля может доставить выгоду, но славу — никогда… Как заметил один тонкий знаток, это рыбы, «которые ловятся», а не те, «которых ловят».
Господину Иегеру осталось только удивляться такому убедительному рассуждению Илиа Бруша, а равно тщательному вниманию, с каким он готовил снасти.
— Ну! Все готово, и остается только попытать счастья,— объявил наконец лауреат.
В то время как господин Иегер прислонился к кровле каюты, рыболов сел на скамейку с подсачком под рукой, потом забросил удочку.
Понятно, что глубокое молчание воцарилось в лодке с этого момента. Шум голосов, известно, отпугивает рыбу, да у серьезного рыболова есть и другое занятие помимо болтовни: он должен внимательно следить за всеми движениями поплавка и не упустить момент, когда следует подсекать добычу.
В это утро Илиа Бруш мог быть довольным. Он не только вытянул два десятка плотвы, но и дюжину карпов и несколько подлещиков. Если господин Иегер в действительности был страстным любителем, каким он старался себя показать, ему оставалось лишь восхищаться быстротой и точностью, с какой его хозяин подсекал так, как это требовалось для данного вида рыбы. Едва только он замечал, что рыба взяла, он остерегался тотчас выводить добычу на поверхность воды, он давал ей походить в глубине и устать от напрасных усилий освободиться: Бруш показывал непоколебимое хладнокровие — необходимое качество рыболова, достойного этого звания.
Ужение закончилось около одиннадцати часов дня. В хорошее время года рыба перестает клевать, когда солнце, поднимаясь до высшей точки, заставляет блестеть поверхность воды. Добыча, впрочем, казалась достаточно обильна. Илиа Бруш даже опасался, что ее слишком много, из-за незначительности городка Нейштадта, где баржа остановилась в пять часов пополудни.
Он ошибся. Человек двадцать пять или тридцать сторожили его появление и приветствовали аплодисментами. Не пришлось много хлопотать, в несколько минут рыба оказалась продана за двадцать семь флоринов, Илиа Бруш немедленно вручил их в качестве первого дивиденда господину Иегеру.
Этот последний, сознавая, что не имеет никаких прав на публичное восхищение, скромно укрывался в каюте, где к нему присоединился Илиа Бруш, отделавшись от своих восторженных почитателей. Нужно было не терять времени для сна, так как ночь предстояла очень короткая. Желая добраться пораньше до Ратисбона[19], куда считалось около семидесяти километров, Илиа Бруш решил отправиться в час ночи, что давало ему возможность поудить днем, несмотря на продолжительность перегона.
Тридцать фунтов рыбы поймал Илиа Бруш до полудня, так что зеваки, толпившиеся на набережной Ратисбона, ждали не напрасно. Энтузиазм публики, видимо, увеличивался. Любителями был устроен на свежем воздухе аукцион, и дневная распродажа принесла лауреату «Дунайской лиги» сорок один флорин.
Он и не мечтал о подобном успехе, и ему пришла в голову мысль, что господин Иегер, пожалуй, заключил превосходную для себя сделку. В ожидании, пока это дело выяснится, он готов был вручить сегодняшний заработок законному владельцу, но Илиа Брушу оказалось невозможным выполнить свой долг. Господин Иегер скромно оставил баржу, предупредив компаньона, что его не надо ждать ужинать и что вернется поздно вечером.
Илиа Бруш нашел вполне естественным, что господин Иегер хочет посетить город, который был в продолжение почти полустолетия местопребыванием немецкого райхстага[20]. Может быть, он испытал бы меньше удовлетворения и больше удивления, если бы мог видеть, каким занятиям предавался там пассажир, и если бы он узнал его подлинное имя.
