Филип Марсден - Перекресток: путешествие среди армян
Для меня Бекаа была воплощением всех наиболее опасных аспектов жизни на Ближнем Востоке. Годами слушая последние новости и разные слухи, я представлял себе это место похожим на Долину теней умерших или на один из внутренних кругов Ада. Мне виделся мрачный склон, окутанный туманом, под прикрытием которого крались экстремисты похлеще бейрутских; я воображал себе западных заложников, привязанных к днищам машин, а в небе – израильские самолеты, которые бомбят и штурмуют южные районы Бекаа. Долина поставляла профессиональных террористов и гашиш (Бекаа была основным поставщиком и того и другого во всем мире), ежегодно сирийцы зарабатывали больше миллиарда долларов на торговле опиумом. Даже в звучании его слышалось что-то зловещее и грозное: Бекаа – словно ружейный выстрел или клич «джихад».
Долина Бекаа.
Поэтому для меня явилось неожиданностью, что долина оказалась дивной красоты, что члены организации «Хезболлах» и их заложники по утрам пробуждаются к свету, переливчатому, словно бриллиант чистой воды; что партизаны – палестинские, шиитские, курдские – имеют возможность бегать во время тренировочных боев с другой стороны долины по чувственно-привлекательным округлым склонам. А я был счастлив тем, что удалось проскочить через нее, сквозь узкий коридор сирийского контроля, расположенного с противоположной стороны горы над ливанской границей. Потом, на сирийской границе, я семь часов ждал получения визы. Президент Асад тщательно изучал меня, глядя с трех стен своим доброжелательным пристальным взглядом управляющего банком.
Лишь около четырех служащий подозвал меня к столу.
– Граница закрыта.
– А как с моей визой?
– Букра. Завтра.
– Завтра в Дамаске скажут «да»?
– Может, да, может, нет.
Черт бы тебя побрал! Теперь я оказался в ловушке на ничейной земле – в Сирию не могу попасть и в Ливан не могу вернуться: срок моей одноразовой визы истек.
Несколько аккуратно вложенных в документы американских долларов помогли мне пересечь ливанскую границу в обратном направлении. Я вернулся в Бекаа. Через несколько часов объединенные силы союзников начнут наступательную операцию в Кувейте, поэтому меньше всего мне хотелось оказаться тогда в долине Бекаа.
И снова армяне предложили мне свое покровительство. Сразу за пограничным постом, поднявшись вверх, я обнаружил деревню Айнчар; бьющий там родник сохранял оазисы зелени на высушенных склонах. Все население деревни полностью состояло из армян, и они радушно меня приняли. В непосредственной к ним близости располагался лагерь сирийской тайной полиции. Не могу сказать, что это вызывало у меня особо теплые чувства, но один вид их военной техники, расположенной между мной и «Хезболлахом», действовал успокаивающе.
В Айнчаре оказался врач по имени Гаспар, который руководил пунктом срочной медицинской помощи. Я встречал его в Бейруте, но сейчас он находился здесь. Я нашел его в хирургическом кабинете с кучей пациенток; он сказал, что через полчаса освободится, и посоветовал мне не покидать здание. Пришлось мне ждать его, сидя под анатомическими схемами, прислушиваясь к строгим наставлениям, которые он давал молодым мамашам, и размышляя при этом, как мне воистину повезло оказаться в Айнчаре, где я смогу выяснить подробности одного из немногих случаев успешно завершившегося сопротивления в 1915 году.
История Айнчара – история изгнания, возвращения и снова изгнания. Население Айнчара – это жители шести бывших армянских деревень; все они родом из мест, прилегающих к горе Муса-Даг, Что находится на северной оконечности Левантийского побережья. Поселок состоит из шести частей, каждая из которых носит название той деревни, которую ее жители покинули. Когда в июле 1915 года приказ о депортации достиг Муса-Дага, мнения армян разделились. Одни считали, что нужно оказать сопротивление. Другие не видели в этом смысла, ведь турки намного сильнее, и, в конце концов, в приказе говорилось лишь о депортации. Почти шестьдесят семейств с этим мнением согласились. Больше их никто никогда не видел.
Остальные направились к горе. На ее склоне, обращенном к морю, они натянули между соснами два больших полотнища. На одном изобразили крест, на другом написали по-английски: «Христиане в беде – на помощь!» Противоположный склон они защищали, отражая атаки турок одну за другой. Боеприпасов было мало, а продовольствия еще меньше. Прошло больше семи недель, припасы истощились. Но как-то утром ветер унес туман с моря, и прямо против берега встало на якорь французское судно «Гишен». Четыре тысячи жителей деревень бросились вниз по крутому обрыву, их благополучно доставили на борт судна. Потом их отвезли на юг, в Порт-Саид.
Четыре года они ютились в палатках на краю Синайской пустыни. После окончания войны Муса-Даг перешел под управление Франции, поэтому можно было вернуться, ничего не опасаясь. Армяне возвратились в родные деревни и увидели, что их деревянные дома почти совсем сокрыты разросшимися тутовыми деревьями, а яблоневые сады заросли сорняками. Они принялись очищать сады и снова разводить тутового шелкопряда.
Но в 1930-х годах на жителей этих мест обрушились новые репрессии. Желая удержать турок в Заливе любой ценой, Франция уступила им санджак Александретты, который включал и территорию вокруг Муса-Дага. Вновь армянам пришлось спасаться бегством. На этот раз французы предоставили им землю в долине Бекаа. Многие там поумирали, не выдержав суровых местных зим, а остальных, так же как и тех, в Бурджаммуде, поддерживала вера в то, что надо только переждать какое-то время, и им снова позволят вернуться. Вскоре, уже после окончания Второй мировой войны, стало ясно, что Муса-Даг скорее всего останется в Турции. Армяне смирились с мыслью о постоянной жизни в Бекаа, но не в палатках, а в поселке Айнчар, где земля орошалась родником, а дальние вершины гор напоминали им о родине. От родника отвели ирригационные каналы и обсадили их тополями. В родных местах они выращивали яблоки, так они и здесь посадили яблони; айнчарские яблоневые сады славились на всю страну. Они построили дома в традиционном стиле, изящные и добротные, поставили вокруг ограду, а на почетном месте – церковь Они благоденствовали в Айнчаре: было что-то необычно притягательное в этом месте. Один житель как-то пахал землю поблизости и наткнулся на странный древний камень, который оказался останками Омейядского дворца; теперь это одно из самых почитаемых мест в Ливане.
Во время последних бейрутских уличных боев в Айнчар стеклись беженцы. Гаспар объяснил мне, что дело не столько в убежище, сколько в самой земле. Родник, яблони, и к тому же постоянно видна гора; поэтому люди чувствуют себя здесь спокойнее, сказал он, как бы ближе к Армении; когда наступали тревожные времена, они всегда устремлялись в Айнчар.
