Тур Хейердал - В поисках рая
Никогда не забуду то особое чувство, которое я испытывал, ступив на берег… Вот уже шлюпка прорвалась обратно через бушующий прибой и вернулась к «Тереоре». Мы видели, как нам машут, прощаясь, капитан Брандер и другие. Якорь поднят, белые паруса шхуны летят к горизонту. Крохотная точка скрылась вдали а мы все глядим, глядим… Наконец обернулись к долине, к пальмам. Здесь будет наш новый дом.
Одни на неведомом берегу. Назад пути нет. Не знаем края, не знаем народа, не знаем языка… Стоим каждый со своим чемоданчиком и думаем: что дальше?
И мы пошли к лесу. Настроение было отличное, мы всем своим существом предвкушали жизнь, полную приключений. Жаркое солнце, щебет птиц, благоухание цветов. Мы взглянули на кроны пальм. Голод нам не грозит — вон сколько кокосовых орехов!
Под пальмами, не сводя с нас глаз, стояли смуглые островитяне. Стояли молча. И смотрели. Несколько человек в набедренных повязках, на остальных — рваная одежда.
Сморщенная старуха заговорила первой. Какая певучая речь, сплошные гласные! Совсем не похоже на таитянский язык. Мы пожали плечами и засмеялись. Старуха покатилась со смеху. Кто умеет смеяться — сумеет и объясниться!
Набравшись храбрости, женщина подошла к Лив, облизнула свой длинный, тощий указательный палец и провела им по ее лицу. Лив от страха онемела, а старуха покрутила палец перед глазами и широко улыбнулась: белый цвет оказался естественным!
Позднее мы узнали, что я не вызвал у них никаких сомнений, а вот Лив они приняли за переодетую таитянку в белом гриме. На Фату-Хиве считали, что в Европе вовсе нет женщин. Ведь сколько ни приходило шхун, на них было полно белых мужчин — и ни одной женщины. Всегда белые мужчины шли к смуглым вахинам, и никогда к смуглым островитянам не приходили белые женщины!
Ночь выдалась кошмарная: нам пришлось спать в лачуге из листового железа, было жарко и душно, как в печи. Лачуга принадлежала метису — сыну швейцарца и полинезийки. Его звали Вилли Греле, он был местным аристократом и отлично зарабатывал на копре. Покойный отец Вилли дружил с Полем Гогеном,[6] который жил на соседнем островке Хива-Оа и там же похоронен. Вилли безупречно владел французским языком; впрочем, говорил он очень мало, будь то по-французски или по-полинезийски. Жил он замкнуто, на коренных островитян смотрел свысока и редко покидал остров.
Как ни любил Вилли Греле деньги, он старался быть честным. Островитяне с почтением относились к его богатству. В подвале у Вилли был своего рода «магазин», где он выдавал товары в обмен на копру. Какие товары? Спички, рубахи, муку, рис, сахар. Выбор небогатый, да и этих запасов хватало ненадолго. Магазин открывался только на закате, когда хозяин приходил домой с работы. Он трудился не покладая рук, заготавливая копру, и был к тому же рьяным охотником; остров знал как свои пять пальцев.
В первый же день мы долго при свете керосиновой лампы обсуждали свои планы. Вилли смотрел на нас, как на диковинных зверей, но совет все же дал. В верхней части долины Омоа, говорил он, в сердце острова, куда редко заходят местные жители и где леса изобилуют плодами, находится именно то, что нам нужно.
Под железной крышей, наглухо отгороженные от всякой романтики, мы всю ночь промечтали о вольной природе, которая нас окружала. Эх, заживем на свободе! Сколько увлекательного нас ждет, сколько неведомого!
Вообще доступ белым на остров был закрыт. Судам разрешалось стоять на якоре в заливе не дольше двадцати четырех часов. Не знаю уж, как это получилось, но нам французское правительство выдало разрешение на въезд и известило об этом местного вождя.
Глухой рокот прибоя поминутно напоминал нам, что мы находимся на уединенном островке. В Тихом океане…
Терииероо а Терииерооитераи, великий вождь Таити и его достойная супругаНаконец-то у цели. Судно возвращалось к цивилизации, а нам предстояло построить себе дом в лесуНа руинах старого дворца короля людоедов мы соорудили наш первый дом из бамбука и пальмовых листьевЗвонарь Тимоти, весельчак и наш верный друг; его жена Техина — чудесная женщинаОдни плоды я складывал в плетеную корзину, другие вешал на палку, которую перекидывал через плечоПестрые пичуги уже пели ликующий гимн солнцу, когда мы утром следующего дня зашагали вверх по долине. Мы шли по старой заросшей тропе, уводящей прочь от деревни. Нам хотелось найти пристанище в глуши, подальше от поселения, от заразных болезней. На ходу мы помахали островитянам, которые купались в мутной речке. Из этого же потока они брали воду для питья. Никто не говорил им, что такое инфекция.
Выше деревни речка была чистой и прозрачной. Протоптанная в рыхлой красной почве тропа вилась вдоль нее. Если рай существует, то здесь для него самое подходящее место… Пальмы, журчащий ручей. Сюда бы еще густую траву и цветочный ковер, к которым я привык в Норвегии! Но под густой сенью пальм и других невиданных растений не может расти травяной покров. Лес, цветущая долина, горы — чудо как хороши. А под пологом леса ничто не радует глаза. Папоротник, сгнившие стволы и лишь местами длинные космы жидкой травы, бессильной прикрыть землю.
Зато как поднимешь голову — не наглядишься! Деревья вечно зелены. Одни цветут, на других появляется завязь, а на третьих уже созрели плоды. Склоны долины заняты дикими зарослями, а на дне ее — сплошной сад. Вот огромный сочно зеленый стебель банана с растопыренными кверху толстыми листьями. Одиноко свисает банановая гроздь; недозрелая, она выглядит худосочной, зеленой, но зато как поспеет, становится желтой, пышной, с причудливым цветком внизу.
У бананов различный вкус: некоторые напоминают землянику. Мы насчитали семь видов этого растения. Плоды одних видов длинные, с руку — их варят или жарят, плоды других — совсем маленькие, почти круглые. Скажу особо о феи — редком горном банане; в этой долине он рос в изобилии. Его красивые грозди не свисают вниз, а торчат вверх над верхушкой стебля. Феи варят, он очень питательный и вкусный.
