Полли Эванс - Китай. Искусство есть палочками

Таксист потерял дар речи, глядя на эту красотищу, он даже перестал задавать вопросы и дергаться в такт радио, а сигарета свисала с губ, как приклеенная. Он впервые в жизни оказался в таком живописном месте. Я зарегистрировалась в отеле и попрощалась, а водиле предстояло трястись по разбитым дорогам до родного Датуна, который, как это ни грустно, с сегодняшнего дня перестанет ему нравиться.

Сейчас дорога в горы, видимо, намного лучше, чем сорок лет тому назад. Именно особенности местности и спасли храмовый комплекс Утай Шань от разорения во времена «Культурной революции». Даже сейчас власти Китая с недоверием относятся к религии. Любая конфессиональная принадлежность автоматически закрывает дверь для вступления в ряды Коммунистической партии. Католики могут служить мессы, но им не разрешается официально признать папу римского. А уж в начале становления республики коммунисты и вовсе питали отвращение к религии.

Когда Мао в 1949 году пришел к власти, он заклеймил религию как пережиток феодализма и суеверие, но настоящая борьба с религией началась лишь двадцать лет спустя, во время «Культурной революции». Хунвэйбины рыскали по стране, сжигали монастыри, мечети и церкви, а монахов и священников отправляли в трудовые лагеря, где их зверски пытали и казнили. В результате большая часть храмовых комплексов современного Китая — это не древние сооружения, а новодел. Утай Шань в этом плане исключение. Он избежал печальной участи, поскольку «красные охранники» просто не добрались сюда из-за трудного подъема в горы.

Правда, сегодня Утай переживает нашествие другого характера. В Китае в последние несколько лет начался бум так называемого «домашнего» туризма. Экономика страны вступила в новую эру процветания, и у многих китайцев впервые появились свободные деньги. В итоге толпы людей запрыгивают в туристические автобусы и мчатся полюбоваться чудесами Срединного государства, как они называют родину.

Мне пришлось прорываться сквозь орды жадных до впечатлений туристов, сжимающих в руках камеры. Но даже посреди этого гвалта бывали моменты спокойствия, когда, проходя через вычурно украшенные воротца, я вдруг оказывалась одна-одинешенька в маленьком дворике, выложенном брусчаткой. На ветру трепетали разноцветные молитвенные флажки с буддийской символикой, висящие на веревках, натянутых между углами зданий. Мелодичный звук музыкальных подвесок эхом отражался от стен. Время от времени появлялись монахи, которые, шурша одеяниями, разворачивали молитвенные барабаны[4]. Другие монахи в серых, ярко-красных или красновато-желтых одеяниях чинно подметали и без того чистые дворики бамбуковыми метлами. Пока я бродила из одного дворика в другой, из самих зданий доносились мелодичные песнопения, прерывающиеся перезвонами колокольчиков.

Темнело. Я поднялась по ступенькам последнего храма, а потом пошла обратно, мимо сувенирных лотков, с которых торговали изделиями из фарфора и крошечными статуэтками Мао Цзэдуна, которые здесь смотрелись как минимум странно.

Вечером я поужинала в отеле. Никакого меню на английском и в помине не было, и мне снова не удалось объясниться, правда, в этот раз я прихватила разговорники открыла книгу на странице «Пища», а официантка тыкала пальцем в те блюда, которые мне мог предложить их повар: цыпленок под острым соусом, салат из китайской капусты, рис. Да, прогресс по сравнению с днем вчерашним, когда я давилась овощами без всякого риса, налицо. Правда, если я не придумаю какой-то другой способ, то мне придется съесть тонну китайской капусты.

Кроме меня в ресторане засела еще целая куча туристов, оккупировавших в дальнем конце зала три больших круглых стола. Они без конца поднимали крошечные стаканчики за удачный отпуск.

— Ганьбэй! До дна! — провозглашали они снова и снова, а потом вскакивали с места и опрокидывали стаканчики, наполненные чистым спиртом. Лица их раскраснелись, а взгляды заволокла пьяная дымка. Китайцы в общей массе очень плохо переносят алкоголь, поскольку в печени у них не хватает необходимых ферментов для его расщепления, поэтому очень быстро наступает алкогольное отравление, тем не менее, все весело выпивают из напускной храбрости.

Я вернулась в номер. Зазвонил телефон. Я подняла трубку, но мне снова никто не ответил. Из ванны донесся шум. Слив в полу изрыгнул серую воду вперемешку с чужими короткими черными волосами.

Я решила, что в этот раз автобус не пропущу, поэтому на следующее утро встала ровно в половине седьмого. Мне предстоял путь на юг в Тайюань, оттуда я собиралась добраться на поезде до Пинъяо, единственного средневекового города, который сохранил свой исторический облик.

Стоило мне выйти на улицу, как откуда ни возьмись подъехал маленький белый микроавтобус. Двери его приветливо распахнулись, и оттуда высунулась голова.

— Тайюань! Тайюань! Кому в Тайюань?

Я радостно запрыгнула внутрь. Остальные пассажиры пришли в восторг, увидев меня. Несколько человек вскочили с мест, помогли мне запихать багаж на полку и настояли, чтобы я заняла переднее сиденье рядом с водителем.

Оказалось, что они радуются вовсе не оттого, что предвидят, сколько веселых минут проведут в моей компании, пока я буду блеять в ответ на их вопросы на плохом китайском, просто водитель не собирался никуда ехать, пока не наберется достаточно желающих. Мы плутали по городку в поисках потенциальных жертв. Как только водитель замечал на обочине кого-то с хоть каким-нибудь стоящим багажом, он гостеприимно распахивал двери и звучным голосом, которому позавидовал бы даже оперный певец, начинал рекламную кампанию:

— Тайюань! Та-а-а-айюань! Тайюа-а-а-а-ань!

Пару раз сердца нескольких пассажиров дрогнули, и они даже присоединились к призывным крикам, в результате получилось нечто, отдаленно напоминающее хор.

Спустя полчаса водитель решил, что спел достаточно серенад, и мы с облегчением покинули пределы города, но продолжали останавливаться через каждые две минуты, чтобы высадить кого-то у ветхих домишек или подобрать очередных пассажиров, которые ждали автобуса посреди пустырей, попав туда неведомым образом. Вскоре автобус был уже набит битком, и некоторым даже пришлось сидеть в проходе.

Я уже поняла, кто тут правит бал: водитель, кондуктор, который по совместительству помогал водителю зазывать публику, и приятель кондуктора. Кондуктор и его приятель сидели на крошечных шатких табуретах или стояли и курили одну сигарету за другой. Окно со стороны водителя было открыто, и мне прямо в лицо дул пронизывающий холодный ветер, но подобная вентиляция казалась благословением божьим.