Генри Мортон - Рим. Прогулки по Вечному городу
Капитолийский холм — это еще и символ. Во времена Древнего Рима подход к нему был через Форум, и великие храмы Юпитера и Юноны и все остальные строения фасадами смотрели на Форум, повернувшись спиной к современному Риму. Но потом наступили столетия упадка. Форум умер, превратился в руины, самого Юпитера едва помнили. Его великий храм разрушился на куски и рассыпался по склону холма. Жизнь затеплилась здесь снова, когда в раннем Средневековье на месте бывшего храма Юноны построили церковь, посвященную Деве Марии, а неподалеку от бывшего храма Юпитера воздвигли укрепленный дворец магистрата. Он смотрел уже не на старый, умерший мир, а на новый. И главное, история сделала потрясающий по своему изяществу жест: оба здания были обращены к собору Святого Петра.
Всякий раз, поднимаясь на Капитолий, я нахожу новые поводы для восхищения. Во-первых, лестницы-двойняшки, ведущие на холм. Возможно, красота и очарование римских фонтанов, столь восхваляемых всеми, затмили грациозность и необычность римских лестниц. Редкий день я не останавливался, чтобы задуматься о том, как прекрасно устроен какой-нибудь обыкновенный лестничный пролет, ступени, отшлифованные подошвами тысяч пешеходов, которые всегда воспринимали их как нечто само собой разумеющееся. Воспользовавшись волнистостью здешнего рельефа, архитекторы Возрождения не упустили возможности создать величайшее разнообразие ступеней: если Испанская лестница — воплощение искусства строить ступени, то две лестницы, ведущие к вершине Капитолия, — великолепный пример хороших манер в архитектуре. Эти два пролета идут бок о бок, при том, что их разделяют два столетия. Крутые мраморные ступени — их сто двадцать четыре, — ведущие к церкви Санта-Мария-ин-Арачели, были построены в XIV веке — как попытка задобрить Деву Марию во времена эпидемии Черной смерти. Они были доставлены с Квиринальского холма и когда-то вели к великому храму, построенному Аврелианом, — храму Солнца. До эпохи Возрождения это были единственные ступени, ведущие на Капитолий, и если вы взглянете на них, а еще лучше, по ним подниметесь, они скажут вам, что были устроены для крепких римских икр. Первое, что вы узнаете о древних римлянах, прогулявшись по Риму, — это то, что они презирали лестницы, по которым легко подниматься. Вскарабкаться по лестнице, ведущей к церкви Санта-Мария-ин-Арачели, тяжелее, чем преодолеть сотни мелких ступенек времен Возрождения. Когда архитекторы создавали площадь на Капитолии, они столкнулись с проблемой — сделать подъем, который был бы достоин уже существовавшего древнего пролета и в то же время не соперничал бы с ним. Итак, они сделали не лестничный марш, а что-то вроде пологого пандуса, он начинается рядом с более древними ступенями, имеет небольшой уклон и легко и изящно ведет к вершине. Что-то в этом есть от вежливости молодого человека, пропускающего старших вперед.
Значительный разворот римской мраморной лестницы влево, как я уже сказал, — испытание для икроножных мышц, и мне приходилось видеть старинные гравюры, на которых женщины преодолевают лестницу на коленях. Они делали это, умоляя Деву Марию уладить их домашние неурядицы, прося Царицу Небесную дать им мужа или ребенка. Любопытно отметить, что здесь постепенно происходила довольно необычная религиозная трансформация: люди поднимались к храму, когда-то посвященному языческой Царице Небес, Юноне, богине, которая занималась делами женщин от рождения до смерти. Без сомнения, женщины древнего мира обращались к Юноне с теми же просьбами, с какими идут сегодня к Пресвятой Деве.
Хоть мне и случалось несколько раз преодолеть эту лестницу, но все же я предпочитаю более милосердную Кордонату. На самом верху, на балюстраде, стоят Кастор и Поллукс, и не в доспехах, а почти обнаженные, давая понять всю странность своего происхождения причудливой формы маленькими шапочками, представляющими собой половинки лебединого яйца, ведь их матерью была Леда. Итак, передо мною на коне восседал Марк Аврелий, а за ним стоял Дворец сенаторов (палаццо Сенаторе), и белые статуи на его крыше четко вырисовывались на фоне римского неба. Слева от императора — Капитолийский музей, а справа — Дворец консерваторов (палаццо деи Консерваторе); оба здания сейчас хранят прекраснейшие сокровища Древнего Рима.
Всякому, кто коллекционировал римские монеты, этот запомнившийся на всю жизнь портрет кудрявого и бородатого императора кажется чудесным. Он напоминает вам старого друга. В сознании вашем эхом звучит его голос: «Вот путь к совершенству — проживать каждый новый день, как последний, не впадая ни в горячку, ни в спячку и не пытаясь играть роль». А в другой его максиме не содержится ли предчувствие грядущего христианства: «Если кто причиняет тебе зло, сразу же постарайся посмотреть на все с его точки зрения, независимо от того, плоха она или хороша. Как только ты поймешь его, тебе станет жаль его, ты не будешь больше удивляться его поступку, ни сердиться на него». И все же не Марк Аврелий, а Траян стал единственным римским императором — почетным христианином, единственным некрещеным христианином в истории. И святой Григорий Великий, тронутый состраданием Тра-яна к беднякам и вдовам, попросил Бога открыть врата христианского рая для этого доброго и милосердного язычника. И Господь, не очень-то охотно, надо полагать, отозвался все-таки на молитву святого Григория, но поставил условием, чтобы святой впредь не злоупотреблял его снисходительностью, обращаясь с подобными просьбами. Проблема некрещеного христианина волновала Средневековье, пока святой Фома Аквинский не урегулировал этот вопрос, объяснив, что Траян явился после смерти и достаточно надолго, чтобы его успели окрестить; так что все в порядке. Глядя на философа, я подумал, что все же, пожалуй, было бы легче сделать христианина из него, а не из Траяна. «Что бы кто ни говорил и ни делал, — писал Марк Аврелий, — мой долг — быть добрым». И мне нравится думать, что в Колизей он всегда шел, испытывая большую неловкость, и очень раздражал остальных зрителей, просматривая и подписывая документы во время кровавых игрищ. По иронии судьбы, он обязан сохранением своей бронзовой конной статуи на улице Рима великолепной ошибке раннего христианского мира: его перепутали с Константином Великим.
Эта совершенная пьяцца была задумана Микеланджело, хотя и завершена его последователями. Это он перенес Марка Аврелия с Латерана, где тот стоял пятьсот лет, и поставил его на постамент, сделанный из колонны храма Кастора и Поллукса; и вот он едет на коне, прототип всех бронзовых всадников, которые с того времени пришпоривают своих коней на улицах и площадях мира. Микеланджело обязаны своим существованием и те прекрасные ступени, которые, изгибаясь, слева и справа подводят к главному входу во Дворец сенаторов, где сейчас римский муниципалитет.
