Луис Ламур - Походный барабан
— Я ждал тебя, — сказал он спокойно. — Этот аль-Завила по целым дням мучил меня, расписывая, что он сотворит, когда ты приедешь.
— Он сказал тебе насчет матери?
— А ты думал, что он способен такое упустить? Этот человек — сущий дьявол, Мат.
Мат! Уже много лет меня никто так не называл. Как приятно слышать это имя! И, что бы ни ожидало нас впереди, у нас есть эта минута. Мы снова вместе.
— Она была прекрасная женщина, твоя мать. Лучше, чем я заслуживал. Я был буйным, необузданным, и она знала это, когда мы поженились, но никогда не пыталась удержать меня — до самого последнего плавания. Она предупреждала меня, чтобы я не уходил. У неё был такой дар… у тебя он тоже есть?
— Думаю, что да, только это не столько дар, сколько способ. Я никогда не пробовал им пользоваться, хоть иногда, в подходящее время, это приходит само собой, без моего желания и без предупреждения.
— В этом смысле я не один из вас, разве что через жену, а это у Старого Народа в счет не идет.
Мы шли рядом, шли вместе, двое сильных мужей, каждый с клинком в руке — отец и сын. Теперь весь мир будет моим, ибо со мной мой отец.
— Ты хорошо меня обучал, — сказал я, — прошедшие годы это подтвердили.
— Я старался.
Мы услыхали, как они подходят сзади.
— Ну-ка, ещё чуточку, — сказал он, и мы побежали.
— Ты знаешь Долину?
— Ага, они держали меня там в рабстве, и я работал на водоводах. Это истинное чудо, должен сказать, и никто сегодня не знает их как следует, разве что Синан по карте.
Проход разделялся на три. Он показал вперед:
— Вот здесь вход, но осилить его не смог бы и сам дьявол. На наше счастье, есть другой путь.
Мы свернули в левый проход и побежали дальше.
Тяжелая работа, которую отцу приходилось выполнять, не сломила его силу и ловкость. Он всегда отличался невероятной силой и был массивнее, чем я, — в плечах не шире моего, но мощнее в груди и в бедрах.
— Кто убил твою мать?
— Турнеминь… После того, как услышал, что ты погиб.
— А-а… ну, мы вернемся, Мат. Мы это сделаем, ты и я.
— Уже сделано.
На бегу я рассказал ему о смерти Турнеминя и о том, что я сделал с телом — швырнул вместе со всем отягощающим его злом в смердящую серным духом трясину Йен-Элез.
Он оглянулся на меня.
— Вот это дело! Я о таком бы и не подумал.
Проход сузился, и мы услышали шум бегущей воды. Туннель превратился в мост, и под ним текла темная, быстрая вода. Факелы наши догорели, и он подвел меня к небольшой кучке новых.
Когда мы зажгли факелы, он взглянул на меня:
— Сможешь выдержать одно трудное местечко? Это акведук, который подает воду в Долину.
Глубина была по пояс. Мы погрузились в воду и, едва войдя в туннель, погасили факелы. Отец шел впереди и вел меня. Мы долго двигались в кромешной тьме, без единого луча света. Наконец, внезапно для меня, туннель кончился; впереди слышался шум падающей воды.
Отец вдруг повернул в сторону, ухватился за верх стены, подтянулся и перелез через нее. Я последовал за ним.
В Долине Ассасинов шел тихий дождь. Мы чувствовали его кожей и слышали тихий стук капель по листьям. Вдалеке вспыхивали молнии. Мы прислонились к внешней стене желоба, дрожа от холода.
— Они сюда не придут?
— В конце концов придут. Но ночью в садах пусто. Пошли, я знаю тут одно место.
Мы устроились ждать в дальнем углу сада, на скальной полке. До рассвета оставалось немного.
— Здесь у нас материалы хранились, — пояснил отец. — Вот это куски водоводных труб для новых фонтанов и для ремонта.
Мы прижались плечом к плечу, натянув на себя мой плащ, и тут ко мне медленно пришла одна мысль, которая оформилась окончательно лишь с рассветом.
Я встал и огляделся кругом. Трубы большей частью были слишком широкие и изготовлены из обожженной глины. А вот те, что поменьше, — из свинца.
Такие водопроводы были далеко не новинкой и широко использовались по всему арабскому миру в состоятельных домах — так же, как и когда-то в Риме.
Еще раз осмотрев все вокруг, я выбрал короткие отрезки труб, очевидно, оставшиеся после строительства.
Я подобрал несколько таких отрезков и выстрогал деревянные пробки, плотно входящие в оба конца трубы, а затем набил трубы готовым порошком из своих седельных сумок.
— Что это ты делаешь? — заинтересовался отец. — Это что, древесный уголь?
— Частично уголь…
Я закончил свою работу, заполнив все свободное пространство в трубках кусочками свинца, валявшимися кругом, камешками и погнутыми, выброшенными гвоздями. Из каждой трубки я вывел наружу кусок шнурка, пропитанного расплавленным жиром от мяса, которое мне давали в пищу; жир я тщательно сохранял именно для этой цели. Шнурки я покатал в порошке, набитом в обрезки труб.
Когда дело было закончено, у меня получилось три готовых трубы.
— Ты что замыслил? — Отец наблюдал за каждым моим движением. — Вроде бы ты знаешь, что делаешь…
— Пустая надежда. Эту штуку я знаю из одной старинной книги. Ее с успехом использовали в Катае.
— Они народ умелый. Я знавал людей из Катая.
Странно, но говорить нам было не о чем. Между нами ощущалась какая-то странная напряженность. Почему это говорить с чужим гораздо легче, чем с человеком из своей же семьи?
Отец в конце концов заснул, я же не спал. Скоро нас начнут искать, а этой ночью Хатиб — если он ещё жив и на свободе — придет на луг у реки Шах-руд. Мы должны оказаться там и встретиться с ним.
День пришел на землю, закрытую облаками. Вершины терялись в серой вате вздымающихся туч. В этот день в Долине Ассасинов не пели птицы.
Сколько времени пройдет, пока они нас найдут?
Отец спал, его мощные мускулы расслабились, и сильное, костистое лицо смягчилось в покое сна.
Он выглядел старше, чем я ожидал, и на плечах у него виднелись свежие шрамы от ожогов — словно его прижигали каленым железом. Без сомнения, дело рук Махмуда.
Махмуд? А он-то где? В горячке боя он, должно быть, улизнул. Бежал ли он из Аламута? Или стал теперь хозяином крепости? Те, кто ворвались и напали на его стражу, по-видимому, были воины Синана.
Угрюмо ворчал гром, предупреждая, что буря ещё не миновала. Странно зелеными выглядели деревья сада в неверном сером свете.
Оглядывая кучи труб и разного строительного материала, за которыми мы залегли, я со своего места видел гранатовые деревья и грецкие орехи. Били фонтаны; неужели в каких-то из них действительно течет молоко и вино?
Долина была длиннее, чем можно было ожидать, и искусно скрыта среди гор. Зная кое-что о горах, я понял, что сверху долину нельзя увидеть, ибо скальные стены выступали над ней так, что если кто-либо попытается спуститься ниже, чтобы заглянуть за эти стены, то неминуемо свалится. А сверху наблюдатель мог увидеть только противоположную сторону ущелья, но вниз заглянуть не мог никак.
