Владислав Корякин - Русанов
В этой части Арктики не было наших полярных станций, а с норвежских можно было получить лишь ограниченную информацию. Однако уже была своя полярная наука, были пилоты с опытом посадок на морские льды, были кадры арктических моряков и, главное, были ледоколы. Самойлович предложил использовать все это в попытке спасти итальянцев — и спас, использовав то, чего не предусмотрел Русанов — авиацию, которая у нас шла своим российским путем, совершая посадки на морские льды и осваивая пространства высоких широт, начиная с Новой Земли. Хотя многие в мире рассматривали спасение экипажа дирижабля как демонстрацию достижений коммунистического режима (в чем, несомненно, были правы), в глазах простых людей на первом месте этой сложной операции в водах Шпицбергена стояла гуманная миссия этих странных русских, вытащивших почти с того света своих политических противников. Отвлекаясь от политических проблем, Самойлович своей спасательной экспедицией завоевал симпатии многих людей за рубежом, прославил в глазах мира пославшую его страну, а себя продемонстрировал несомненным полярным авторитетом.
События на Шпицбергене подтолкнули новых хозяев страны на решение уже сложившихся полярных проблем — реализацию заявок, о которых еще царская Россия объявила в ноте 1916 года, включив в свои владения как сушу, уже разведанную, так и архипелаги, которые могли быть открыты в арктическом секторе между меридианами Берингова пролива и полуострова Рыбачий. Эта нота была подтверждена аналогичным советским документом 1926 года, что в первую очередь относилось к Земле Франца-Иосифа, о судьбе которой много лет назад так беспокоился Русанов: «Ввиду того, что наша ближайшая соседка Земля Франца —
Иосифа фактически и юридически ничья, этот хотя и отдаленный, но тем не менее доступный для навигации архипелаг заслуживает особого внимания со стороны России. Но не упустим ли мы Землю Франца-Иосифа, как уже упустили Шпицберген, и не почувствуем ли мы потом запоздалого сожаления о такой утрате?» (1945, с. 193). К этой теме Русанов возвращался неоднократно, мечтая о том времени, когда поморы «научатся строить крепкие ледовые суда, тогда им действительно понадобится и Карское море, и Новая Земля, и Земля Франца-Иосифа и Шпицберген. Тогда придет пора, во-первых, объявить Карское море, усиленно теперь эксплуатируемое норвежцами, закрытым для иностранных промышленников, нашим внутренним морем; взять всю Новую Землю в наши руки; в-третьих, включить Землю Франца-Иосифа в район наших промыслов» (1945, с. 283) и т. д. В 1929 году было решено срочно заняться Землей Франца-Иосифа, но (похоже, с подачи Самойловича) начать здесь не с промыслов, а с науки — с организации здесь советской полярной станции, с годами выросшей в обсерваторию. Эта полярная научно-дипломатическая операция возвестила о появлении в высоких широтах еще одного преемника русановских дел в лице О. Ю. Шмидта, честолюбивого и способного администратора, талантливого ученого-математика и опытного альпиниста, продемонстрировавшего свои способности на Памире в экспедиции 1928 года. По его же собственному признанию, он согласился возглавить поход на пока ничейный архипелаг в качестве правительственного комиссара, когда «выяснилось, что экспедиция на Землю Франца-Иосифа потребует не больше двух месяцев (при удаче), а с подготовкой похода на Памир… выходили затруднения» (1956, с. 44). Однако как старый член партии, известный «в верхах» по работе в ЦСУ и своей разработкой финансовой системы Советской России в годы Гражданской войны, он был утвержден в должности правительственного комиссара, несмотря на отсутствие какого-либо полярного опыта, а ученые и опытные полярники Визе и Самойлович были назначены в качестве его заместителей — для последнего с учетом его роли в экспедиции 1928 года это было очевидным понижением, хотя он и оставался директором Института по изучению Севера. Поход на Землю Франца-Иосифа, как и постройка нашей станции в бухте Тихой (остров Гукера), в конечном итоге решили государственную принадлежность архипелага и неоднократно описаны в нашей литературе, обычно без упоминания роли предвидения Русанова в этих событиях — дело историка воздать ему должное, что забыли сделать Белов, Пинхенсон и даже Пасецкий. Факт остается фактом — Русанова давно уже не было в живых, а его идеи из области полярной дипломатии не просто существовали, но осуществлялись на практике.
Самое время рассказать о результатах воплощения в жизнь замыслов Русанова на примере Карских экспедиций на западном отрезке Северного морского пути, где его идеи в развитие полярного мореплавания проявились наиболее отчетливо. Количество судов, перевозивших грузы для Сибири (и, соответственно, вывозивших в основном лес, некоторые руды, пушнину), здесь возрастало год от года: 1900–1909 годы-8, 1909-1919-й-37, 1920–1929 годы — 67, причем по мере увеличения движения судов увеличился и навигационный период (когда суда могли находиться в Карском море) с 35 дней в начале 20-х годов до 73 на рубеже 20-30-х годов. Рост грузовых операций потребовал создания новых портов — Усть-Енисейского и Игарки на Енисее и Нового Порта в Обской губе, где грузы с морских судов перегружались на баржи с буксирными пароходами. Все чаще для проводки караванов привлекались ледоколы.
Карские экспедиции для своего дальнейшего развития потребовали обобщения всех накопленных научных сведений, что и сделал Н. И. Евгенов в первой «Лоции Карского моря и Новой Земли», увидевшей свет в 1930 году, включая прогнозы ледовой обстановки — наиболее сложный элемент обеспечения ледовых операций, на основе наблюдений полярных станций и воздушной ледовой разведки. Возможности последней, по Русанову, определялись пределами визуального обзора из корзин судовых аэростатов. Кроме Нагурского, нашего первого арктического пилота, никто не мог предвидеть появления достаточно мощных винтокрылых машин с большим радиусом действия уже в самом ближайшем будущем.
Разумеется, вклад Русанова в освоение и изучение Российской Арктики продолжал работать на страну и дальше, о чем разговор пойдет отдельно — во всяком случае, по времени он не ограничился лишь 20-ми годами прошлого века. Его достоинства научного стратега не раскрылись из-за преждевременной гибели. Собрав огромный материал, гораздо более значительный, чем у своих предшественников, он просто не успел его обработать и сформулировать идеи на будущее во всем их объеме, хотя уже сделанного им хватило на десятилетия для целой дивизии исследователей разных направлений: геологов, гляциологов, картографов и географов как эпохи уничтожения «белых пятен» на карте России, так и тех, что перешли к изучению природного процесса в высоких широтах планеты. Ограничимся только указанными научными дисциплинами.
