Евгений Спангенберг - Заповедными тропами
За этим распоряжением последовало несколько ружейных выстрелов, и собак на Дамчинском кордоне не стало. Но как же остался Цыган, почему он и сейчас здравствует? Чудом каким-то уцелела эта собака. Направленные в пса четыре выстрела не отняли у него жизни и заставили спасаться бегством. Быть может, только напуганный, но, возможно, и раненый, Цыган исчез из селения. С этого страшного дня его больше никто не видел. «Погиб, наверное, бедный раненый пес среди тростниковых зарослей», — решили в поселке и вскоре перестали об этом думать. И только впечатлительным детям в непогожие вечера, когда под порывами ветра стонали потемневшие ветлы и шуршал тростник, как-то жутко было выходить из дому. Им казалось, что в глубине тростниковых зарослей, далеко от кордона, жалуясь на свое страшное одиночество, на свою судьбу, тоскливо воет собака.
С тех пор без особых перемен прошло около полугода.
Однажды наблюдатель участка обратил внимание на следы какого-то зверя, удивившие его своими размерами. «Крупнее лисицы, крупнее енотовидной собаки — не волк же это?» — ломал он над следами голову. Прошло еще несколько дней, и в одну лунную ночь удалось убедиться, что крупный черный зверь — наверное, собака, посещает кордон, подбирает близ жилых построек рыбьи головы и другие отбросы. Неужели это уцелевший Цыган? Но скрип двери и мужской человеческий оклик отпугнули Цыгана, заставили его временно прекратить посещение поселка.
— Ни в коем случае не трогать собаку, — распорядился директор, узнав об этом случае.
— Цыган, Цыганушка, подойди сюда, ну иди же ко мне, собака, не бойся, — в другую ночь манил отверженного пса ласковый женский голос. Виляя хвостом и повизгивая, Цыган осторожно подполз к Марусе и лизнул ей руку. С тех пор собака возвратилась в Дамчинский поселок.
Никто не обижал Цыгана с этого времени. Он поселился под мостками у столовой, где целыми днями суетилась Маруся. И поняв своим собачьим умом, что ему простили какую-то большую вину, помиловали его, он ласковым, благодарным взглядом провожал каждого прохожего человека. Всеми силами он старался не мешать людям, перестал лаять, чтобы не навлечь на себя новой невзгоды. Но больше всего он боялся ружейных выстрелов, скрываясь на день, на два, когда кто-нибудь стрелял на кордоне.
Ну а теперь в заключение этой повести я расскажу читателям о том случае, когда чувство самосохранения чуть было не заставило меня убить замечательную киргизскую овчарку.
Это произошло в горах Киргизии неподалеку от озера Сары-Чилек. Не могу понять, почему его так назвали? «Сары-Чилек» в переводе на русский язык — «желтое ведро». Хотел бы я, чтобы мои читатели взглянули на «желтое ведро» своими глазами. Они увидели бы такую величественную красоту, что о ней рассказать почти невозможно, а нарисуешь — никто не поверит, что художник передал на полотне те самые краски.
По пробитой скотом тропинке, по крутым увалам я в тот безоблачный день медленно поднимался к белым вершинам. Пройду немного, остановлюсь, чтобы отдышаться, и не могу глаз оторвать от чудной картины. Внизу — бирюзовая гладь большого продолговатого озера, над ним — серые и черные скалы, потом бархатистая зелень горных лугов, а выше искристый белый снег на ярком голубом фоне южного неба. Жжет солнце, холодком тянет с горных перевалов, блестит, извиваясь вдали, пенистый горный поток.
Приблизительно после часовой ходьбы добрался я наконец до вершины холма и здесь решил отдохнуть перед новым подъемом. Почти ровная вершина холма, разукрашенная пестрыми цветами по яркому зеленому фону трав, примыкала к причудливым скалам, к седым осыпям. Под ними росли последние деревца арчи. Само собой разумеется, для отдыха меня потянуло к этой группе деревьев. Но не успел я сделать и сотни шагов в этом направлении, как замер на месте. Только теперь я заметил светлую юрту. Она стояла на зеленой лужайке и терялась на фоне седой осыпи. От юрты, пересекая зеленый луг, прямо на меня неслась пестрая киргизская овчарка. Такой красавицы, такого олицетворения силы и ловкости, как эта почти белая с редкими черными пятнами собака, я давно не встречал.
Никогда я не боялся собак. Кусали они меня в детстве, штаны без конца рвали, но нет у меня к ним страха, и только. Но на этот раз что-то серьезное, внушительное было в фигуре, в движении быстро бегущего ко мне животного. Я снял с плеча ружье. Секунду спустя я взвел курок, а еще через мгновение, ощутив явную опасность, взвел и второй. От юрты ко мне в долгополом белом платье, с распущенными черными косами, бежала киргизская женщина. Она кричала и размахивала руками. И хотя я не мог слышать отдельных слов, но и без них мне стало все ясно. Она боялась и за меня, и за жизнь своей любимицы.
Когда собака приблизилась шагов на восемь, я прицелился и выстрелил мимо головы животного. По моим расчетам, выстрел должен был оглушить, остановить собаку, но на этот раз мне стало страшно — он почти не оказал никакого действия. Кое-как я успел увернуться от прыгнувшей на меня собаки, ее челюсти щелкнули в воздухе. Сосредоточив все свои силы, я нанес прикладом ружья страшный удар животному. Но ни визга, ни замешательства. Сбитая ударом собака покатилась по траве, но тотчас вскочила на свои упругие ноги и повторила еще более стремительное нападение. Я нанес новый удар ногой, потом вторично сбил собаку прикладом на землю. Четверть минуты спустя я отбил еще два яростных натиска и, наконец, видя, что выхода нет, перебросил в руках ружье, чтобы успеть в любой момент выстрелить.
Неожиданно собака изменила приемы своего нападения. Вместо смелых стремительных натисков, между которыми у меня были кратковременные передышки, она вдруг быстро закрутилась вокруг меня и, увертываясь от моих ударов, пыталась схватить меня за ногу. Для меня это было во много раз хуже. Один раз я запнулся и чуть не упал на землю и в конце концов почувствовал сильное головокружение. Игра становилась опасной и подходила к концу. «Довольно», — мелькнуло в моей голове страшное решение, и, ожесточенно отбиваясь стволами ружья, я указательным пальцем нащупал гашетку. К счастью, в этот критический момент подоспела киргизская женщина. Я испытал еще один невероятный натиск, и все вдруг прекратилось. Женщина обхватила собаку за шею руками, и та покорно легла на траву, без всякой злобы следя за мной глазами. С ее разбитых губ на белоснежную мохнатую грудь, на мощные лапы капала кровь.
— Ките-ките, — кивком головы указала мне киргизка на соседнее ущелье. Я понял, что нужно возможно скорей уйти отсюда, и пошел, спотыкаясь о камни, но не быстро, а медленным шагом. Я боялся, что, увидев мое поспешное отступление, собака вырвется из ненадежных рук ее владелицы.
