Леонид Платов - Повести о Ветлугине
Иногда она впадала в задумчивость, бормотала про себя:
— Река!.. Да-да, должна быть река! Не было бы реки, было бы озеро… Лес, конечно, располагается по линии пластов, обрывается на гребне горы? Правильно, так оно и должно быть. Сосны, лиственницы, березы…
— Впечатление такое, что ты узнаешь пейзаж оазиса, — пошутил я. — Быть может, уже была в ущелье Бульчу?
— Да, в самом деле, Лизочка: не летали ли вы туда вместе с каким-нибудь шаманом во время камлания? — улыбаясь, подхватил Савчук.
Лиза рассеянно оглянулась. Видимо, всеми мыслями своими была сейчас не с нами, но в далеких горах Бырранга, в одном из ущелий, по дну которого пробегала, позванивая камешками, река, а на склонах росли березы и цвела жимолость.
— А? Ущелье Бульчу? — медленно сказала она, будто просыпаясь. — Нет, я никогда не бывала в ущелье Бульчу.
В этом была «закавыка», как сердито сказал Савчук. Но мы оба знали Лизу. Это кремень-кремешок!.. Если она считает преждевременным посвящать нас в свои догадки, то бесполезно сердиться на нее или умолять ее — не скажет ничего, пока не сочтет нужным.
С первых же своих шагов, едва выбравшись из самолета, она уверенно, без всяких усилий заняла подобающее ей положение в нашей экспедиции.
Неразговорчивый и озабоченный Камсэ широко улыбался, завидев ее. Бульчу при ее приближении чуть ли не вытягивался «во фрунт». Наконец, наш уважаемый этнограф попросту робел в ее присутствии. Лиза подавляла его своей уверенностью, деловитостью, решительностью.
Он поделился со мной своими переживаниями.
— Признаюсь, не люблю женщин в экспедиции, — конфиденциальным шепотом сообщил Савчук, когда Лиза зачем-то вышла из чума. — Всегда возня с ними: то это не так, то то не то… Попомните мое слово: не оберемся хлопот с этой Лизой!
Он спохватился и замолчал, смущенно мигая, — вероятно, вспомнил, что «эта Лиза» — моя жена.
Я засмеялся:
— Ничего, ничего, дорогой Владимир Осипович! И это будет так, и то будет то… Я бывал с Лизой в Арктике. Надежная, опытная путешественница, уверяю вас. Все будет хорошо.
Глупо было бы скрывать, что я страшно рад ее прилету.
Не забывайте, что мы не виделись почти полгода, да и вообще редко виделись — были «супругами-кочевниками». Немудрено и соскучиться друг по другу…
Но я словно бы оправдываюсь перед читателем. И в этом виновата дурная литературная традиция. Мне не пришло бы в голову оправдываться, если бы мы еще не были женаты с Лизой.
По-моему, писатели зря так скупо описывают семейное счастье. Почему-то романы и повести чаще всего обрываются решительным объяснением в любви, будто любовь автоматически заканчивается на этом. Но разве это так? Разве настоящая любовь не крепнет с годами, не наливается новыми красками?
Впрочем, я далек от мысли писать психологический семейный роман — ведь я всего лишь гидролог-путешественник и повествование мое есть только отчет об экспедиции в горы Бырранга, в таинственное ущелье «детей солнца».
Да, кстати сказать, мы очень ссорились с Лизой все время, пока двигались к горам вместе с аргишем Камсэ. Мы спорили о Петре Ариановиче. Лиза не верила в то, что он «закольцевал» дикого гуся и метил особой тамгой диких оленей, призывая к себе на помощь.
— Удивляюсь твоему упрямству, — возмущался я, а Савчук сочувственно поддакивал мне. — Все, все говорит за то, что это Петр Арианович. Для него именно характерна эта изобретательность, эта гибкость ума! А упорство? Удивительное, из ряда вон выходящее упорство и терпение! Вспомни Петра Ариановича в Весьегонске! Ведь это он!.. Вижу его! Я просто вижу его? А ты?
— Нет, — сухо отвечала Лиза. — Я вижу смелого человека в трудных обстоятельствах… Почему им должен быть обязательно Петр Арианович?
За нее принимался Савчук. Кряхтя и посапывая, он — в который уж раз! — начинал анализировать тамгу-орнамент, приводил на память «цитаты» из записки, пересланной с гусем, делал остроумнейшие сопоставления и догадки.
Тщетно! Лиза лишь снисходительно, чуть иронически улыбалась в ответ.
Такой скептицизм выглядел по меньшей мере странно. Мы будто поменялись ролями с Лизой. Ведь она была когда-то самая азартная из нас, наиболее деятельно искала Петра Ариановича, свято верила в то, что он остался в живых.
И вдруг я все понял и замолчал, улыбаясь про себя. Это было так по-женски!
Лиза боялась искушать судьбу.
Ее скептицизм был своеобразной душевной самозащитой. Лиза хотела, чтобы все сложилось лучше, чем она ожидала.
По секрету я поделился с Савчуком своей догадкой. Это дало ему повод с самым серьезным видом прочесть мне небольшую лекцию о рудиментах в сознании людей, о предрассудках и суевериях, которые, по его наблюдениям, встречаются чаще всего у моряков, летчиков, охотников и путешественников. (Лиза относилась к последней категории.)
Между тем в забавном суеверии Лизы я видел просто проявление ее женской слабости. Что из того, что она недавно защитила кандидатскую диссертацию и прославилась своей неутомимостью и трудолюбием? Ничто женское не было ей чуждо.
Ну и пусть ее! Пусть играет в прятки с судьбой, боясь разочарования. Я твердо верил в то, что Петр Арианович ждет нас в горах Бырранга.
Глава 12
Птицы ведут…
1
Увы, вскоре нам не осталось ничего другого, как спорить, усевшись друг против друга на вершине маленького острова, абсолютно сырого, окруженного жемчужно-серыми клубящимися испарениями и тускло отсвечивавшей на солнце водой.
Правда, стараниями Камсэ наш аргиш успел перебраться через Большую Балахну. Несколько дней пришлось двигаться по ее левому берегу (она впадает в Хатангский залив), и мы имели возможность насладиться величественным зрелищем ледохода.
Вначале лед держался на реке; вода, сбегавшая шумными потоками со склонов, мчалась поверху, по льду, как по дну. Но наконец и речной лед проняли солнечные лучи.
На одном из привалов меня разбудило грозное ворчание. Это поднимался лед. Его пучило, распирало, ломало. Льдины трещали, наползая на берег. В сутолоке, в давке, сталкиваясь друг с другом, они медленно плыли вниз по реке.
Осторожный Бульчу перетащил наши чумы в сторону от реки, на галечник, где быстрее и глубже оттаивает земля. Его примеру последовали другие нганасаны.
Вся стоянка переместилась. И вовремя! Вот когда тундра действительно поплыла!..
Но наш аргиш был почти у цели. Иногда в туманной дали виднелась на севере узенькая, отливающая синевой полоска — горы.
Это короткая передышка перед штурмом Бырранги. Мы сидим на островке посреди «плывущей тундры». Неподалеку на таких же островках темнеют чумы наших спутников. Олени, то и дело отряхиваясь, бродят по колено в воде. Мы словно бы застигнуты наводнением.
