Луис Ламур - Походный барабан
В свете факела блестели доспехи человека, стоящего на страже у дверей. Такой стражник мог стоять на посту и перед покоями самого Синана. Но, конечно же, это могла быть и кладовая, и оружейный склад, и вход в сокровищницу.
Где-то в этом муравейнике помещений и коридоров скрыт вход в ту самую потаенную долину, о которой шепотом говорили люди за сотни и тысячи миль отсюда.
Настолько был силен страх перед ассасинами Старца, что властители и цари Востока покорно платили ему дань, а те, кто вызывал его неудовольствие, умирали.
Для человека, которого он обрекал на смерть, не было безопасного места; ни мечеть, ни окружение многочисленного войска, ни присутствие священнослужителя или царя не в силах были спасти обреченного от смазанных ядом ассасинских кинжалов. Одурманенные гашишем и обещаниями райского блаженства в случае смерти на службе у Старца Горы, они совершенно не знали страха и не заботились о своей жизни. Многие из них умирали; но редко кого смерть настигала раньше, чем человека, убить которого их послали.
Вот имена только наиболее знатных, которые были лишены жизни: Низам аль-Мульк, визирь Малик-шаха, властителя Персии, и затем двое его сыновей в 1092 году; князь Хомса, убитый во время молитвы в главной мечети своего города, в 1102; Мавдуд, князь Мосула, убит в главной мечети этого города в 1113 году; Абуль-Музафар Али, визирь Санджар-шаха, и Чекарбег, двоюродный дед Санджар-шаха, в 1114 году; князь Марагха убит в Багдаде в присутствии персидского султана; визирь Египта убит в Каире в 1121 году; князь Мосула и Алеппо — убит в мечети, 1126 год; Мойинуддин, визирь Санджа-шаха, 1127 год; халиф Египта — в 1129 году; принц Дамаска — в 1134; халиф Мостаршид, халиф Рашид и Дауд, сельджукский князь, правитель Азербайджана, в 1135-38 годах; граф Раймонд Триполитанский в 1149; многочисленные попытки убить великого правителя сарацинов Саладина предпринимались в 1174 и 1176 годах.
Решение пришло ко мне внезапно. Я заговорил, бросая слова в тишину за моим окном, во двор, обнесенный каменными стенами, где звуки разносятся гулким эхом.
Звучным, повелительным тоном я произнес:
— Я желаю видеть Синана. Я желаю говорить с Рашидом ад-дин Синаном.
Голос снизу приказал:
— А ну отойди от окна! Тихо!
Я заговорил снова, несколько громче:
— Ты осмеливаешься отказывать мне в праве видеть Рашида ад-дин Синана?
Глава 53
Я говорил ясным, твердым голосом, и вызов мой громко прозвучал во дворе, отражаясь эхом от стен. Ни один из стражников не осмелился протестовать, ибо, если Синан обнаружит, что его намеренно держат в неведении, то покатятся головы…
Рассуждения мои были просты.
Махмуд — человек, которого эти стражники, судя по всему, боятся, а у людей, которых боятся, всегда есть враги.
Он недавно появился в Аламуте, и, без сомнения, имеются здесь такие, кого приводит в негодование и его возвышение, и его наглость. Насколько я знаю Махмуда, он властен, высокомерен и часто бывает несносен.
И, наконец, власть таких как Синан держится на шпионах, и, если он сам не услышит моих криков, то кто-то непременно доложит ему о происшествии.
Чтобы разузнать, что творится вокруг меня, где находится отец, и найти какой-то способ бегства, мне нужно время.
Теперь я смогу влиять на события, смогу заставить Махмуда оправдываться перед Синаном, заставлю его совершать поступки, которых он не задумал заранее.
Если удается заставить врага действовать в спешке, то можно подтолкнуть его к ошибкам и неосторожным поступкам. Старая политика: никогда не оставляй врага в покое, заставь его постоянно действовать.
Контрмеры как в войне, так и в дипломатии никогда не бывают столь же хороши, как прямые меры. Нападение, постоянное нападение — вот в чем должна заключаться политика всех людей, всех народов при встрече с врагом. Нападать то здесь, то там, то где-нибудь еще; заставить врага постоянно обороняться и держать его в напряжении из-за невозможности определить, откуда может обрушиться следующий удар.
Весть о моем присутствии дойдет до Синана, и поистине Махмуду нужно быть великим хитрецом, чтобы его объяснения удовлетворили Старца Горы.
Синан, управляющий толпой фанатичных приверженцев, должен постоянно знать обо всем происходящем. Он должен быть искусным музыкантом, готовым играть на всех струнах душ человеческих.
Махмуд что-то замыслил и осуществил без него, и я не верил, что Синан посмотрит на это сквозь пальцы. Махмуд сумел искусно пробиться к значительному положению, но его собственные хитрые уловки наверняка рано или поздно его подведут. И я должен позаботиться, чтобы это случилось не когда-то позже, а сейчас.
Ветер легко уносит сухие осенние листья, но ещё легче разрушает судьба человеческую удачу. Мою удачу — или его?
А потом я сделал то, что должны делать все люди… я заснул.
Рассвет бросил лимонно-желтый отсвет на стену моей комнаты, я поспешно кинулся к окну и взглянул во двор. Там ещё лежали глубокие тени, так что я помылся, тщательно оделся и перемотал тюрбан.
Из седельных сумок я достал вещества, которые собрал для меня Хатиб — древесный уголь, серу и белые кристаллы со стен конюшни. Я смешал это все в правильной пропорции и поместил в белый мешочек, который спрятал в седельную сумку. Получилась полная сумка готовой смеси.
Из собранных трав я приготовил несколько препаратов, растерев сухие листья в порошок и завернув их в клочки бумаги; эти пакетики я спрятал в складках своего тюрбана.
Может быть, это мой последний день на земле.
Надо смотреть правде в глаза. Если я убегу отсюда и спасу отца, то это будет по меньшей мере чудо. В таком месте оружие может помочь, но не может принести победы.
Как это я сказал в тот вечер в Константинополе?
«Мой разум — мой меч».
Так и должно быть.
В коридоре послышался шум поспешных шагов, и дверь рывком распахнулась.
На пороге стоял Махмуд, глаза его горели ненавистью.
— Что ты сделал? Если ты думаешь ускользнуть от меня…
Улыбаясь, я припомнил поговорку: «Кого боги хотят погубить, того вначале лишают разума».
Моя улыбка привела его в бешенство, чего я и ожидал, так что я подлил масла в огонь:
— Ускользнуть от тебя? Ты ещё не понял ситуацию, Махмуд. Это тебе от меня не спастись.
Его ярость меня изумила, и я узнал о Махмуде ещё кое-что. Став старше и сильнее, он ещё и стал полностью нетерпимым к ограничениям своих желаний, нетерпимым до такой степени, которая граничила с умственной неуравновешенностью.
— Какова причина твоей вспышки?
— Синан желает видеть тебя!
Удалось ли мне поколебать его самоуверенность?
— Махмуд, когда ты уже научишься учитывать не только то, что делаешь сам, но и то, что могут делать другие? Синан — великий мастер интриги, а ты — всего лишь ученик. Можешь быть уверен, он знает о твоих замыслах больше, чем ты подозреваешь. Если ты считаешь, что когда-нибудь сможешь занять место Синана, то глубоко ошибаешься…
