Генри Мортон - По стопам Господа
Когда Тит осадил Иерусалим, все склоны вокруг города покрылись лесом крестов. Иосиф Флавий рассказывает, что солдаты уставали изобретать все новые пытки, а распятия пришлось прекратить из-за нехватки древесины, которая требовалась Титу для строительства осадных машин. Именно поэтому в 70 году н. э. все деревья на Елеонской горе были вырублены для изготовления крестов и штурмовых лестниц. Позднее, когда евреи противостояли Адриану, император осуждал на распятие по пятьсот человек в день.
Существовало три вида крестов: в форме X, который еще называют андреевским, потому что именно на таком был распят на Патре апостол Андрей; в форме Т, или крест святого Антония; и наиболее популярный в христианской традиции прямой крест с перекладиной немного ниже завершения вертикального столба.
На основном столбе есть еще и небольшая поперечная дощечка, которую называют подножием. Она принимает на себя вес жертвы, который иначе оказался бы слишком значительным, и распятый не смог бы удержаться только на распростертых руках. Иногда ноги жертвы прибивали к кресту гвоздями, в других случаях просто привязывали их веревкой. Смерть всегда была медленной и мучительной. Распятый оставался подвешенным на солнце, мучимый невыносимой болью, голодом и жаждой, пока палачи не уставали ждать конца его агонии и не ускоряли наступление конца, ломая жертве ноги.
Распятие всегда осуществлялось за городскими воротами, на возвышенных и открытых местах, возле больших дорог, чтобы достичь максимальной публичности агонии осужденного и оповестить всех о том, за какое преступление он подвергается жестокой казни. Обычно на месте казни заранее ставили только основной столб, а поперечную перекладину жертва должна была принести на собственных плечах. Художники ошибаются, когда изображают Христа согнувшимся под грузом целого креста.
Большинство современных художников делают и еще одну ошибку, преувеличивая высоту креста. Считалось достаточным, чтобы ступни жертвы находились чуть выше уровня земли. Если бы крест, на котором претерпел страдания наш Господь, был таким высоким, как его зачастую рисуют, солдаты не смогли бы подавать распятому губку с уксусом на коротком копье.
В Иерусалиме женское благотворительное общество готовило специальные наркотические средства для тех, кто был осужден на распятие. Это снадобье давали осужденному перед тем, как его распластывали на земле и прибивали руки к перекладине. Источником вдохновения для этой милосердной акции было указание книги Притчей Соломоновых (31:6):
«Дайте сикеру погибающему и вино огорченному душою».
Есть мнение, что напиток, предложенный этими женщинами, состоял из вина и наркотических компонентов, включая ладан, настойку опия, миро, смолу, шафран и сок мастикового дерева. Это «вино со смирною», о котором говорит евангелист Марк. Его предложили Христу перед распятием, но «Он не принял»132.
В Иудее обычная практика распятия смягчалась в соответствии с иудейским законом, который запрещал оставлять жертву на кресте на всю ночь. Поэтому тела снимали с креста вечером, чтобы не осквернить землю, ведь, согласно Второзаконию, любой, кто принимает смерть «на дереве», проклят. Это объясняет поспешность осуждения и казни Иисуса, ранний час суда у Пилата, то, что стражники поторопились сломать ноги ворам сразу пополудни. Они так спешили, поскольку в шесть вечера начинался шаббат пасхальной недели.
Самый позорный символ древнего мира стал священной эмблемой христианской веры. Во времена ранней Церкви первые христиане защищали крест от насмешек язычников, указывая на универсальное его присутствие в природе и человеческой жизни: крылья летящей птицы, ветви дерева, поднятые весла галеры, мачты корабля, ярмо, рукоятка лопаты, нос и брови на человеческом лице и так далее.
«Если кто-то пойдет вслед за мной, пусть отречется от себя и примет свой крест и следует за Мною».
С этими словами крест приобрел новое, славное значение. Символ смерти стал символом Жизни.
Виа Долороза, к счастью, совсем коротка — едва ли наберется тысяча шагов. Она идет от претории до ворот Гинаф. За этими воротами, в нескольких ярдах от городской стены, чуть в стороне от главной дороги из Иерусалима на север, находилось место, называемое Голгофа — «место черепа». Ни в одном из четырех Евангелий нет ни слова, намекающего, что Голгофа — это гора, но само собой подразумевается, что так и должно быть. Первый, кто упоминает это место, — пилигрим из Бордо, посетивший Иерусалим в 333 году, когда шло строительство храма Гроба Господня. Он говорит о «небольшой горе Голгофе, где был распят наш Господь».
После него в течение столетий латинские авторы продолжали называть Голгофу «скалой креста» или «скалой Голгофой», и только в VI веке возникла идея о серьезной возвышенности, и мы можем встретить название «гора Кальварий». Конечно, к этому времени изначальная возвышенность давно была уничтожена архитекторами.
В свете весеннего утра, когда в воздухе над стенами Иерусалима порхают стрижи, которые и сегодня совершают свои стремительные маневры над городом в месяц нисан, три креста были установлены за городской чертой. Те, кто смотрел за казнью издалека, прикрыли глаза и замерли, их сердца колотились. Шел час за часом. Солдаты, расположившиеся под крестом, встряхивая игральные кости в шлеме, определяли, кому достанется бесшовное одеяние Христа. Потом они ели хлеб с сыром, запивали все это кислым вином. Они слышали, как божественные слова сострадания сорвались с губ Человека:
«Отче! прости им, ибо не знают, что делают»133.
В три часа пополудни члены синедриона пришли к Пилату и потребовали переломить ноги распятых, чтобы тела не остались на крестах до вечера, который — как мало понимали они, что говорят! — был началом нового дня. И солдаты ускорили смерть двух разбойников, «но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней»134.
Вечером накануне моего отъезда из Иерусалима я вышел на улицы старого города. Наступала чудная ночь, уже вставала луна. За Дамасскими воротами лестница вела на городскую стену. Поднявшись на бастион, я двинулся в сторону ворот Ирода по узкой тропинке, сделанной в Средние века для лучников.
Луна взошла, заливая город зеленоватым светом. Полное безмолвие воцарилось над Иерусалимом. Каждый купол, башня и минарет отчетливо вырисовывались на фоне неба; каждое дерево стояло в отдельном, маленьком озерце лунного сияния. Иногда сторожевой путь, которым я шел, опускался на уровень ниже, а потом вновь поднимался; иногда я входил в укрытия для дозорных, расположенные на равном расстоянии по всей стене, маленькие каменные комнатки, через бойницы которых я мог различить лунные дорожки, протянувшиеся по городу. Миновав ворота Ирода, я подошел к угловой башне, свернул на юг, потом прогулялся по восточной стене, которая выходит на Елеонскую гору.
