Том Стоун - Греция. Лето на острове Патмос

Впрочем, вернемся к Теологосу.

Я отдавал себе отчет, что он мог быть хитрым и коварным словно лис, как правильно заметила Мелья, но, закрыв на это глаза и воззвав к положительным чертам его характера, в маслянистом, скользком О-Ладосе можно было разглядеть человека совершенно иного склада — грубого, но открытого, настоящего медведя, иногда Зорбу из кинофильма, иногда маленького мальчика, ищущего поддержки и любви.

Я помню, как однажды, когда я занимался приобретением нашего домика — делом трудоемким и хлопотным, он сказал мне, чтоб я не доверял кому ни попадя, особенно грекам, которые надуют при первой же возможности.

— Правда? А как же ты? Ты же сам грек?

— Мне ты можешь доверять, — сказал он, похлопав себя по груди. Затем ткнул мне пальцем в лицо: — Только мне. И никому больше.

Кроме того, я нисколько не сомневался в том, что дополнительной страховкой является моя гражданская принадлежность — я приехал из Америки, страны, которой он столь сильно восхищался. Быть может, в силу этой причины он не станет пытаться со мной играть. Другие, в отличие от меня, были от этого не застрахованы.

Одним словом, я решил, что Теологоса пусть остерегаются циничные французы и мнительные греки. Я не только собирался доказать, что остальные заблуждаются в отношении характера этого человека, но и в процессе намеревался заработать с ним аппетитную кругленькую сумму.

Девять лет назад в возрасте тридцати трех лет я приехал в Грецию. В загашнике у меня имелось немного денег и незаконченный роман. С тех пор моя жизнь напоминала невероятные сладкие грезы.

Я даже не особенно собирался утруждать себя и торговаться из-за суммы аренды «Прекрасной Елены». Несмотря на то что внутренний голос, звучавший во мне, когда я искал домик в Ливади, сейчас молчал, я знал, что поступаю правильно. Иначе и быть не может.

Еще одно подтверждение тому, своего рода добрый знак, был явлен мне через несколько дней. Позвонил Теологос и сказал, что подыскал нам жилье на лето, причем не какую-то комнату, а тот самый домик на холме, что так манил меня девять лет назад, когда я впервые приехал в Ливади.

Мы воистину возвращались к прекрасному началу начал.

Домик на холме

Вернемся к тому первому дню, который я провел на Патмосе. Уже наступил вечер, а я все никак не мог выкинуть из головы тот домик на холме, невзирая на то, что и Теологос, и Еврипид заверили меня, что он совершенно точно не сдается. На следующее утро я попросил Еврипида снова отвезти меня в Ливади.

Мы остановились на полпути до пляжа, прямо напротив дома. Расстояние от домика до дороги по прямой составляло не более ста ярдов, но на деле их разделяли поля, высохшее речное русло и бесчисленные заборы, сложенные из камней. Еврипид сказал, что нам проще всего будет добраться до цели, если мы спустимся к пляжу, а потом поднимемся вверх по руслу. Однако дело было в том, что я не хотел снова встречаться в Теологосом и объяснять причины своего поведения, после того как он четко и ясно объяснил мне, что дом в аренду не сдается.

Еврипид пожал плечами и ткнул пальцем в хижины, сгрудившиеся под «моим» домиком на холме. Эти хижины принадлежали родителям женщины, получившей «мой» домик себе в приданое. Еврипид предположил, что родители смогут рассказать все, что меня интересует. Улыбнувшись и пожелав мне удачи, он отправился вниз по склону, намереваясь сесть в свой аэроплано, развернуть его и поехать обратно в Скалу.

Добраться до дома или хотя бы приблизиться к нему оказалось далеко не столь простой задачей, как это представлялось мне с дороги. Дело в том, что в полях, разделявших дорогу и домик, были возведены стены, а прохода между ними не наблюдалось.

Некоторые из стен были по грудь высотой, а сверху увиты шиповником или чертополохом — ничуть не хуже настоящей колючей проволоки. Кроме того, стены были сложены без раствора, камни просто громоздились один на другой. В результате конструкция получалась непрочной и шаткой, и при попытке перелезть я инстинктивно искал руками дополнительную опору, неизбежно хватаясь за стебли шиповника. Наверняка в стенах существовали проходы, но вот беда — они были совсем незаметными, а специальный их поиск и хождение вдоль извивающихся змеями стен представлялись мне безнадежным занятием. Я карабкался, оступался, ругался, истекал потом и кровью, кричал, но по близости не было ни одной живой души, которая могла бы помочь мне и подсказать дорогу.

Наконец я добрался до крутого обрыва, уходившего вниз, к усыпанному камнями руслу реки. Мне удалось туда спуститься. Для подстраховки я вцепился в ветви фигового дерева, росшего у берега. Деревья вдоль реки образовывали над ней своеобразный свод, защищающий от палящего солнца. По руслу, к счастью, уже без особых приключений я добрался до холма.

У меня из-под ног брызнули цыплята. У входа в сложенную из камней хижину размахивал хвостом мул. Рядом в загоне, огороженном мелкой проволочной сеткой, бормотали индюшки. Из-за тропинки тянуло густым запахом сена и навоза. Посмотрев налево, я увидел пару коров, жующих жвачку в окружении тучи слепней. Над ними, на скале, образовывавшей одну из стен двора, я увидел тот самый домик своей мечты. Стекла его окошек поблескивали на солнце.

Между окон имелись две двери, выходившие на террасу. Они были выкрашены в желтый цвет и обведены по контуру коричневой краской. На дальнем краю террасы располагалась маленькая комнатка, по всей видимости флигель, крошечное окошко которого выходило как раз на море. Вдоль передней части террасы протянулась невысокая стена, из которой торчали железные стержни, поддерживавшие деревянный трельяж, увитый едва различимыми светло-зелеными побегами винограда. От того места, где я стоял, вверх по крутому, градусов в тридцать, скалистому склону прямо к ступенькам террасы вилась тропинка. Напротив, чуть выше и правее меня, виднелся вход в крестьянский дом. Пока я стоял и рассматривал представшую передо мной картину, на ступеньках, ведущих к террасе, появилась женщина. Утреннее солнце отливало на стянутых на затылке совершенно седых волосах.

На вид, казалось, ей было около шестидесяти, хотя наверняка она была моложе. В таких Богом забытых краях греки и гречанки, перевалив двадцатилетний рубеж, быстро начинают стареть. Скудное питание, обилие яркого солнца, сильные ветры, фактически полное отсутствие нормальных стоматологических клиник — все это приводит к тому, что кожа приобретает коричневый оттенок, на ней появляются морщины и складки, а зубы рано выпадают. Лицо женщины было покрыто сетью морщин, а чуть ввалившиеся щеки свидетельствовали об отсутствии зубов. Но при этом я никогда прежде не видел столь прекрасных, совсем как у младенца, глаз небесно-голубого цвета. Улыбка женщины буквально лучилась душевным теплом.