Владимир Санин - У Земли на макушке
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Я, как наковальня, принял на себя эти удары. Что ж, остаётся полярная станция. Тоже, к слову говоря, лакомый кусочек, не санаторий на Южном берегу Крыма. Обхожу вокруг вездехода, который уже содрогается и рычит, как лев перед прыжком. Делаю каскад акробатических трюков и пролезаю в машину, доверху заполненную мешками с почтой, ящиками, посылками и попутчиками. Их лица, скудно освещаемые папиросными вспышками, рассмотреть не могу. Скрежет рычагов, рёв мощных моторов — и вездеход стремительно мчится в ночную тундру.
Мне не раз приходилось трястись по просёлочным дорогам, но такого надругательства моё тело ещё не испытывало. Первые же километры едва не вытряхнули из меня бессмертную душу. Каждая посылка так и норовила устроиться на моей шее, а коробка с кинофильмом «Хрустальный башмачок» так двинула меня по затылку, что я услышал наяву чудесный перезвон колоколов Загорского монастыря. Сверху, пытаясь перекричать гул моторов, что-то орал попутчик. Он ухитрился лечь на гору посылок и теперь давал мне советы.
— Устраивайтесь поудобнее, — разобрал я. — Лучше всего…
Резкий рывок вездехода помешал моему благодетелю закончить мысль.
— Хорошо, что не на пол! — бодро проорал он, слезая с меня. — Так лучше всего вжимайтесь поглубже, вот сюда. И говорите осторожнее, язык можно откусить!
В конце концов все люди и вещи выбрали себе места по вкусу, да и дорога пошла поровнее. Вездеход мчался со скоростью тридцать-сорок километров в час, яростно разбрасывая светящийся под фарами снег. Превосходная машина! Сейчас без неё трудно представить себе жизнь на Севере. Видимо, недалеко то время, когда на собачьи упряжки здесь будут смотреть с таким же умилением, как в Москве на лошадь, везущую чего-то воз. «Человеку скорость современная нужна», как сказал один поэт, и вездеход в тундре — лучший представитель этой современной скорости на суше. Правда, и поедает он столько, сколько собакам не снится в их невесёлых собачьих снах на холодных привалах, но горючим Север снабжается в достатке, и вездеходы бегают сытые и беззаботные.
В час ночи мы прибыли в бухту Роджерса. Штук двадцать добротных деревянных домов — это колхоз. А внизу, у подножья горы, на берегу Чукотского моря расположилась самая северо-восточная в стране полярная станция — обметаемая всеми арктическими ветрами дюжина домиков. Кое-где горел свет. Я навьючил на плечи рюкзак и весело поехал вниз с горы — по рецепту Маяковского. Мог ли я знать, сколько неприятных минут доставит мне через несколько дней эта возвышенность!
Над крайним домом торчала мачта с антеннами. Я люблю общаться с радистами, фанатиками эфира, самыми информированными на свете людьми. Постучавшись, вошёл в рубку. За столом, отрешившись от земных страстей, священнодействовал над ключом худощавый паренёк с пышной шевелюрой. Я присел на диван и с благоговением смотрел на радиста, передающего важнейшие научные данные, настолько срочные, что их нельзя даже задержать до утра…
— В Москву? — спросил я, когда мы познакомились.
— Да, — подтвердил Толя Шульга, двойной тёзка командира того самолёта, на котором я совершил первый полет. — В Большой театр.
— ?! Вы приглашаете его на гастроли?
— Пока нет, — ответил Шульга, — в нашей гостинице острая нехватка люксовских номеров. Мы играем с Большим театром в шахматы. Вот, смотрите.
Я взглянул на доску. Пока противники сделали всего по четыре хода, но позиция полярников показалась мне предпочтительней. Я сообщил это польщённому Шульге и, подумав, добавил, что второй ход, Kg1 — f3, должен подействовать на артистов, как холодный душ. Собственно говоря, партия уже фактически выиграна, и можно только удивляться, что артисты так затянули бессмысленное сопротивление.
Шульга поблагодарил меня за столь лестную оценку и повёл знакомить с капитаном шахматной команды Сергеем Чернышёвым. Я заикнулся было о том, что в светском обществе не положено беспокоить человека до 10 утра и после 10 вечера, однако Толя сказал, что виконт де Чернышёв наверняка не спит, потому что послезавтра банный день. Такая причинная связь поначалу показалась мне туманной, но Шульга был ясновидцем. Когда мы вошли в комнату, капитан шахматной команды, с ног до головы забрызганный мыльной пеной, ожесточённо стирал в тазу рубашки. Двое других обитателей, Евгений Жинжило и Анатолий Дмитриев, лежали на своих койках и помогали Сергею советами. Выяснилось, что Сергей был дежурной прачкой, и приятели следили, чтобы он не допускал в работе халтуры. Я осмотрелся. На замызганных стенах комнаты висели охотничьи ружья, фотокарточки кинозвёзд и отлично сложенных фигуристок из «Огонька». Постели были застланы бельём, знавшим куда лучшие времена, а пол вызывал содрогание. Зато над столом висел лицемерный лозунг: «Борись за чистоту родной комнаты. Уют — это прекрасно!»
— Выполняете? — я кивнул на лозунг.
— Только им и живём, — с достоинством ответил Сергей, яростно выкручивая рубашку. — А разве вам показалось что-нибудь не так?.. О, конечно, какой стыд!
Сергей всплеснул руками и осторожно, двумя пальчиками, брезгливо приподнял с пола окурок и швырнул его в ведро, демонстративно не обращая внимания на груду другого мусора.
Это пришлось мне по душе, поскольку в своё время я тоже был непримиримым борцом за чистоту в студенческом общежитии. Я почувствовал, что Чернышёвым стоит поинтересоваться, и на этот раз интуиция меня не подвела: Сергей оказался одной из колоритнейших фигур, с которыми мне довелось познакомиться на Севере. Мы наскоро сообщили друг другу необходимые сведения о себе. Сергей, к моему удовольствию, был москвичом, и я неоднократно проезжал мимо дома на Октябрьской площади, в котором он жил. Я даже припомнил, что какой-то тип однажды кинул в меня с верхнего этажа шкурку от банана.
— Так это были вы? — радостно закричал Сергей. Мы заключили друг друга в объятья. Затем Сергей препроводил меня в отведённую высокому гостю резиденцию, с тонким вкусом меблированную комнату, в которой, помимо проржавевшей кровати и раскладушки, стоял полуразвалившийся шкаф, заполненный обрывками бумаги и пустыми консервными банками. Едва успел я улечься, как Сергей принёс мне спальный мешок и на мой недоуменный вопрос сказал, что в этой комнате он провёл одну зиму и знает, что к утру в ней бывает прохладно. Голосом, в котором звучало плохо скрытое сомнение, он пожелал спокойной ночи, и я, утомлённый трудным днём, мгновенно уснул.
ВОТ ОТКУДА НАЧИНАЮТСЯ ПРОГНОЗЫ
Ночью мне приснился жуткий сон. Голый, я выскакиваю из бани, катаюсь в снегу и бегу обратно. Но какой-то шутник закрыл дверь, и на мой отчаянный стук из бани доносится дьявольский хохот. Я чувствую, что начинаю обрастать льдом, и тут ко мне подкатывает свою тележку мороженщица и гнусным голосом выкрикивает: «Горячее мороженое! Мишка на севере, Машка на юге! Эскимосы ели — все деньги проели!»
